Борис Дышленко - На цыпочках

— Я когда-то служил в десанте, — начал он, оглянувшись на экран. — Да, я когда-то служил в десанте.

— Ну-у-у... Десант это другое дело, — сказал я. — Если, например, идет бой за Родину или за идеалы... Это я понимаю. Мне как-то объяснял один полковник...

— Нет-нет, вы погодите, не торопитесь с выводами, — остановил меня Джиу-джиски. — Там, где служил я, это не тот десант. Это совсем другой десант, в некотором роде, тайный десант, внутренний десант. Вы понимаете, что я имею в виду? Так вот, тот десант, который мы с вами ежедневно наблюдаем в быту: ну там, в кафе, на улице, в гастрономе... Он и в подметки не годится внутреннему десанту. Нас, знаете ли, обучали всяким приемам, в частности джиу-джитсу, другим видам, но даже там меня не называли иначе, как Джиу-джиски, потому что в этом виде равных мне не было. Джиу-джитсу — это вообще мое хобби. Вы, конечно, знаете, что такое хобби.

— Ну вы мне уже объяснили, — сказал я, — это джиу-джитсу?

— Да не-е-ет, — рассмеялся Джиу-джиски. — Джиу-джитсу — это мое, личное, хобби. А вообще, что такое хобби?

— Это увлечение, — страдальчески сказала моя жена, — ты понимаешь? Это английское слово — ясно?

— A-а, понял, — понял я, — вы увлекались джиу-джитсу?

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Джиу-джиски. — Я рад, что вы поняли.

Джиу-джиски затянулся и приготовился продолжать свой рассказ, но тут жена поинтересовалась этим тайным десантом: чем он занимается, то есть какие у него функции и в том числе обязанности и привилегии, и вообще, как он официально называется.

— Хм, — загадочно улыбнулся Джиу-джиски. — Привилегия одна — быть впереди. Рисковать. Ну, правда, сигареты, — он посмотрел на дымящуюся сигарету, которую держал в руке, — я пока еще доставать могу. Что же касается названия, — сказал он, — вы сами понимаете, я не могу вам этого сказать: не имею права. Я ведь давал подписку. Подписку о неразглашении. А вообще, мы выясняли. Ну, и другие дела: всякие операции, где нужны ум и смекалка. Там, где нельзя действовать открыто: международные конфликты и так далее. Ну, понимаете.

Жена сказала, что догадывается.

— Ну вот и прекрасно, — сказал он. — Словом, я вел холостую жизнь. По долгу службы. Вы понимаете, что я имею в виду? Женщины, рестораны. Мне всегда поручали такие вещи. Я пользуюсь определенным успехом, и мне доверяли. К тому же сила, определенные способности... Жена, конечно, ревновала, но я привык рисковать: можно сказать, всю жизнь хожу по лезвию ножа.

Я чего-то не понял.

— Ну да, десант, — неуверенно сказал я.

— Да нет, десант это раньше, — сказал он, — а я всю жизнь хожу по лезвию ножа.

— Конечно, я понимаю, — сказала жена.

— Сила, видите ли, привлекает, — сказал Джиу-джиски, — но я не о том времени говорю. Это, так сказать, предыстория, преамбула, — сказал он. — А я как раз ехал на дачу. Такое уютное местечко. Очень живописно: и лес, и озеро, и сауна. Аристократический район, но за деньги все можно. При этом, конечно, и некоторые льготы: я же все-таки бывший...

— А где это? — поинтересовалась моя жена.

— Это-о? — он затянулся, выдохнул дым. — Это-о... в районе Малой Средней. Там озеро, лес, сауна...

— Хм, — попытался вспомнить я. — Где же там лес? Я там как-то однажды долго ходил. Все было безлюдно, какие-то все холмы, холмы... А лес? Где же он там? — я старался вспомнить, но никак не мог.

— В сторону Тихоженска, — сказал он, — там... немного правее. Там еще озеро...

— Не будь бестактным, — шепнула мне жена.

Я подумал, что правда, может быть, зря я выясняю. Об этом, может быть, тоже нельзя говорить.

— Да-да, — сказал я, — наверное. Наверное, я не заметил. Как-нибудь не дошел до этого места. Или миновал. Я в основном кругами ходил.

— Да... Так я туда ехал, — Джиу-джиски помолчал. (Видимо, я своими расспросами сбил его.) — Ну да. А жена была в круизе. Кругосветный круиз. Вы должны меня понять, — обратился он к моей жене, — такой срок... Естественно, нужно было как-то жить. Привычка, как говорится, вторая натура. Какие-то следы. Вот я и ехал на дачу. Кое-что прибрать: всякие там компрометирующие вещи. Вы понимаете, о чем я говорю?

Мне показалось, что я понимаю, и, честно говоря, это мне совсем не понравилось. Нет, я никого не осуждаю, и я даже читал в одном руководстве по народной мудрости, что чужая душа — потемки, но мне как-то не понравилось, что он слишком много об этом говорит, как бы все время подчеркивает этот момент или придает ему слишком большое значение. Это, конечно, его личное дело, но все-таки.

А моя жена, наоборот, тонко улыбнулась и кивнула. Значит, она тоже поняла. Я надеялся, что не поймет или по крайней мере не заметит, но она и заметила, и поняла. И вот тут мне особенно не понравилось его имя. Я, конечно, старался преодолеть это свое предубеждение, но это у меня не совсем получалось, и я пропустил часть его рассказа, пока мне это наконец удалось.

— Так что всю жизнь приходится ходить по лезвию ножа, — говорил этот Альфред или Джиу-джиски — я еще не решил окончательно, как его называть.

— Что поделаешь? Такова наша мужская доля, — он со значением улыбнулся мне.

Я отвел глаза. Мне не хотелось отвечать ему какой-либо многозначительной улыбкой или кивком своей головы, или просто соответствующим выражением лица. Мне не хотелось этого делать, чтобы моя жена случайно не подумала, что и я хожу по лезвию ножа. Я, конечно, не хожу, но мне и не хотелось, чтобы она такое подумала.

А жена тем временем кивнула и взяла предложенную ей сигарету.

— У меня в руках был небольшой сверток, — сказал он. — Пять или шесть искусственных рубашек. Для меня это не большая ценность, но вы сами знаете, у нас это дефицит, да и носится хорошо: в любой момент постирал — она сама просохнет. В случае экстренной необходимости — ну, понимаете, какой, — он снова улыбнулся. — Жена иногда привозит мне из зарубежных поездок. Она много путешествует. Разные страны, достопримечательности, музеи, архитектура... Ну и привозит разные сувениры, так, мелочь: зажигалки, шариковые ручки, пластинки... Вот мавританский джаз...

Та-ак, значит, рубашки, — вернулся он к теме, — значит. сверток с рубашками. Возможно, кто-нибудь знал, проследили. Я не принимал особенных предосторожностей. Так, вошел в вагон, положил на сетку. Знаете — наверху? Сел. А вагон пустой.

Он глубоко затянулся, отвернул лицо в сторону и выпустил свои колечки вверх.

— И представьте себе, — с ударением сказал он, — входит дама. Такая, знаете, солидная дама. Потом, и правда, выяснилось: известная киноактриса. Ну имени называть не буду по вполне понятным причинам. Но и тогда было видно, что не из простых. Хорошо одета, прическа — видно, что у мастера. Понимаете, входит и садится прямо напротив меня. В вагоне никого, она же садится прямо напротив. Вы понимаете, что это значит? — он посмотрел на мою жену. — Но меня это не удивило. Я по опыту знаю: есть определенный магнетизм. Женщины чувствуют силу в мужчине. Сила притягивает, — он усмехнулся, — это же слабый пол. Она сидит, смотрит в окно, любуется пейзажем. Естественно, никаких разговоров, ни этих взглядов. Понимаете, приличная дама. Я, конечно, тоже молчу. Я не из тех, кто знакомится на улице или в других общественных местах. Никогда. И были возможности, какие возможности!.. Но я никогда не пользовался. У меня твердое правило: кто-то должен познакомить. Значит, сидим. Поезд идет, смотрим в окно. Может быть, она бы спросила время или что, но... на руках часы, — он улыбнулся, — часы дорогие, электронные, гонконгские... Нда. Сидит, смотрит в окно. Ну задумались. Потом, представьте, выяснилось, что думали-то мы об одном и том же, об искусстве, — Джиу-джиски выпустил дым.