Борис Дышленко - На цыпочках

В государстве законности и порядка горит земля под ногами преступника. Ни одно, даже самое малое, самое ничтожное преступление не должно остаться безнаказанным. В государстве законности и порядка — основным принципом является принцип неотвратимости наказания. Неотвратимости. Вы понимаете? Каждый несет суровое, но заслуженное наказание.

Но прежде чем покарать убийцу, — сказал полковник, — его необходимо найти, мало того, — сказал полковник, — нужно доказать его виновность. И вот тут возникает вопрос: какими доказательствами располагает обвинение?

Важным доказательством преступления могут служить показания свидетелей, но в данном случае нет свидетелей убийства, поскольку убийство было совершено без свидетелей.

При отсутствии свидетельских показаний суд ограничивается признанием субъекта-убийцы и вещественными доказательствами. Эти два фактора так же необходимы для установления состава преступления и вынесения приговора, как для самого преступления (в данном случае образования трупа) необходимы субъект-убийца и субъект-жертва. Надеюсь, это вам ясно?

Теперь: что может являться вещественным доказательством? Прежде всего, вещественным доказательством убийства может явиться субъект-жертва, посредством убийства преобразованный в труп.

В нашем с вами деле отсутствует вещественное доказательство такого рода, ввиду того, что мы с вами только что установили факт исчезновения трупа.

Какими же вещественными доказательствами мы с вами располагаем? Мы располагаем только одним вещественным доказательством, — сказал полковник и выпустил дым тонкой струйкой в бок, — только одним, зато подтвержденным косвенными показаниями свидетелей, — полковник загадочно улыбнулся и полез в карман помятого, но отлично сшитого мундира, — только одним доказательством, — повторил полковник, — но зато каки-и-им!

Быстрым движением он раскрыл какую-то книжку и сунул ее мне под нос. На маленькой блестящей фотокарточке я увидел свое лицо: это был мой паспорт.

Я смотрел и недоумевал. Я вообще-то не очень удивился: разумеется, мне было ясно, что это Шпацкий передал полковнику Шедову отобранный у меня паспорт, но я как-то не думал, что это доказательство, и поэтому теперь недоумевал. Увидев мое недоумение, полковник торжествующе улыбнулся и спросил:

— Ну что вы на это скажете?

Я сказал, что не понимаю, почему это является доказательством.

— Сейчас объясню, — сказал полковник и стал объяснять: — Как известно, — сказал полковник, — по существующему положению паспорт оформляется не заочно: его торжественно вручают, и вручают определенному лицу. Рассматриваемый нами паспорт был вручен субъекту, преобразованному в исчезнувший и разыскиваемый труп. Теперь, может быть, вы ответите на вопрос: каким образом этот паспорт оказался у вас?

— Конечно, отвечу, — ответил я, — это мой паспорт: я получил его законным и торжественным путем, как все.

— Но вы же не труп, — сказал полковник, — а мы с вами установили, что паспорт принадлежит трупу.

— Откуда я знаю, труп я или не труп? — закричал я, выведенный из себя. — Этот паспорт принадлежит мне, я получил его законным путем; и вообще мы с вами не договаривались, что он принадлежит трупу.

— Извольте, — сказал полковник. — Соответствуют ли паспортные данные лица, поименованного в паспорте, паспортным данным бывшего лица, преобразованного в труп, в таком виде исчезнувшего и разыскиваемого при помощи прессы?

— Да, — сказал я, — соответствуют. Но здесь какая-то ошибка, потому что я не труп.

— Вы-то не труп, — сказал полковник Шедов, — но это и не ваш паспорт.

Я очень устал от этого спора, и я ничего не мог сказать, кроме как повторить, что это мой паспорт.

— Боже, когда кончится эта пытка! — простонал полковник. — Ну почему вы не хотите чистосердечно во всем признаться? Неужели вы не видите, что нам от вас ничего не нужно, кроме чистосердечного признания: ведь речь идет о вас и о вашей совести.

Полковник из заднего кармана достал белоснежный носовой платок.

— Не хотите? — сказал полковник, вытирая пот со лба. — Ну хорошо. Раз вы утверждаете, что этот паспорт соответствует вам как субъекту, мне придется повторить вам всю цепь доказательств. Итак, по радио дается объявление. Объявление о разыскании трупа. Следовательно, труп исчез. Прежде чем исчезнуть, он появился. Прежде чем появиться, он существовал в качестве субъекта. В качестве субъекта трупу был выдан паспорт. Паспортные данные соответствуют данным, объявленным по радио. Таким образом, цепь замкнулась. Что вы на это скажете?

Я молчал, я решил молчать.

— Ваше молчание более красноречиво, чем ваши объяснения, — сказал полковник, — но было бы еще лучше, если бы вы признались во всем сами. Поверьте, я действую в ваших собственных интересах: для вас же будет лучше облегчить свою совесть чистосердечным признанием, но если вы намерены упорствовать, вернемся снова ко второму и третьему пунктам.

Я решил нарушить молчание.

— А что это за пункты? — спросил я.

— Как! Разве вы не видели, как я загибал пальцы? — обиделся полковник.

— Нет, я видел, только я не запомнил: какой второй, а какой третий.

— Хорошо. Вы ведь не отрицаете, что в детстве проходили всеобщее школьное обучение совместно с сержантом-десантником Шпацким, из чего вытекает, что он является вашим бывшим одноклассником?

— Разумеется: я это утверждаю, — сказал я.

— Следовательно, Шпацкий при встрече с вами должен был опознать вас, как своего одноклассника, не так ли?

— Да, это так, — подтвердил я.

— Но он не опознал вас как своего одноклассника — напротив, в своих свидетельских показаниях он утверждает, что вы не являетесь его одноклассником.

— Так...

— Следовательно, по его показаниям, это — не вы?

— Ну как же не я! — я все никак не хотел примириться с этой мыслью.

— По показаниям Шпацкого!!!

— А-а-а, по его показаниям...

— Та-а-ак, а теперь перейдем к пункту третьему: вот ваша жена, — полковник замялся, — простите, но здесь неуместна такая уж, хм... как бы это получше сказать... Ну, скажем, деликатность: вопрос серьезный, согласитесь. Словом, я коснусь некоторых сторон вашей интимной жизни.

Я сжался: я подумал, что вот сейчас он начнет спрашивать про ласки, но тут уж я твердо решил молчать.

«Ничего ему не скажу про ласки, — отчаянно подумал я, — ни слова, хоть пусть он меня режет и жжет».

Но полковник не стал меня про это спрашивать, он спросил:

— Скажите, как вы думаете, ваша жена вас любит?

— Конечно, любит, — сказал я, хоть и не был теперь в этом особенно уверен. Но мне хотелось на это надеяться, — да, она меня любит.

— Что ж, я верю вам, — сказал мне полковник, — но если она вас любит, то почему она вас не опознала?