Михаил Енотов - Обыкновенный русский роман

Тут к нам подошел Митя.

— Привет, Дёня, — сфамильярничал он, прекрасно помня, что я терпеть не мог, когда меня так называли.

Оказалось, что Митя даже не знал об этом киноклубе — просто он по каким-то своим делам находился в соседнем помещении, а когда вышел в коридор, услышал мой голос.

— Так вы давно не виделись! — воскликнула Женя. — Тогда не буду мешать. До встречи.

Я даже не успел попрощаться в ответ — она уже выскочила за дверь. И мне показалось, что в ее поспешном исчезновении было желание оставить меня с неловким чувством, будто это я предложил ей выпить вина, а она из вежливости согласилась, но слиняла, воспользовавшись первым удобным поводом. Это ее неумело-стыдливое кокетство действовало сильнее, чем если бы она, скажем, предложила выпить на брудершафт.

Я убеждал себя, что не могу нравиться замужней Жене, что я сам себе это надумал, но обычно, если мне только казалось, что я нравлюсь девушке, позже выяснялось, что так оно и есть. Дело не в том, что я бог весть какой красавец — просто женщины даже при желании скрыть свою симпатию или вообще до ее осознания все же каким-то загадочным образом информируют о ней окружающее пространство, заряжают ей атмосферу. Это только принято говорить, что мужчина должен добиваться женщину — на самом же деле, она сама выбирает того, кто будет ее добиваться — мы всего лишь приглашенные регенты, которым позволяют считать себя завоевателями. Единственно с Ольгой было иначе. В ее королевстве я чувствовал себя скорее почетным гостем, послом, причем даже не мужского мира, а вообще — человеческого. Однажды я прочитал, что в древней Гиперборее был матриархат и правили там Белые Девы, прекрасные жрицы Священного Года — так вот, если они существовали, Ольга, вне всяких сомнений, была одной из них.

— Зазноба твоя? — раздался голос Мити. Глядя в дверной проем, куда только что так мило ускользнул хвост Жени, я на мгновенье забыл о своем старом приятеле.

— Да нет, упаси бог. Жена друга.

— Если будешь так пялиться, никакой бог не упасет.

«Неужели это было так заметно? — подумал я. — Плохи дела… Впрочем, Митя — не обычный наблюдатель — как-никак духовидец, колдун, хакер сновидений, черт его дери».

— Но понимаю, хороша, — добавил он.

— Похабник ты все-таки, Митенька, — ответил я, а сам про себя согласился: — Очень хороша. Проклятье, и правда ведь, не упасет… «Чужая жена — тесный колодезь».

Митя не пил, но по случаю такой встречи согласился пригубить со мной вина. На улице было еще достаточно тепло, и мы пошли в сквер возле метро, решив по пути заглянуть в магазин и купить чего-то на закуску.

Пока шли, вспоминали, как на первом курсе до остервенения спорили после просмотра «Броненосца Потемкина».

— Позор! Из-за куска мяса революцию устроили, кровь пролили! — кричал тогда Митя.

— А по-твоему, они должны были такое терпеть? По-твоему, они скот?! — кричал я.

Еще вспоминали, как я поехал с Митей в Дивеево, где впервые зимой окунался в ледяную купель, чертыхаясь, как бесноватый на отчитке, а потом гулял по святой канавке и загадал там желание стать рок-звездой.

— А теперь, я смотрю, ты и сам сысусился, — иронизировал Митя.

— А ты, похоже, окончательно расхристался. — парировал я.

— Ну, Евангелие во многом здравым вещам учит, но оно, конечно, устарело. С тех пор знаний у человечества сильно прибавилось.

— Ты думаешь, время работает на нас?

— Конечно. Миллионы лет превратили людей из диких приматов в полубогов.

— А по-моему, миллионы лет способны сделать из приматов разве что очень древних приматов. Впрочем, современные «полубоги» с айфонами подозрительно на них похожи.

— Ну смотри, ты же сам сказал в своей лекции, что люди должны меняться, развиваться. А это и есть идея прогресса, эволюции.

— Смотря, что понимать под «человеком». Вот говорят, что человеком становишься по факту рождения. Говорят, родился — уже человек, а человек — значит, должны быть права. Но по-моему, человек — это не данность, а цель. Если ты живешь, как свинья, то и прав у тебя должно быть, как у свиньи.

Мы как раз проходили мимо стоянки бродячих пьяниц, коих всегда много в окрестностях вокзала.

— Вот взять его, — кивнул я на одного из забулдыг. — Он за «пузырь» все что угодно сделает. А его ведь даже не вылечишь без его согласия, потому что гуманизм, потому что права человека. Но воли-то своей у него уже нет — он сам себя в рабство отдал. То есть он и не человек уже. Хрюкает, в грязи валяется — натуральный боров.

— Как-то не по-христиански звучит. В той же Библии написано, что все созданы по образу Божьему.

— Да, по образу. А подобия еще нужно достичь. Образ — это как бы эскиз, который можно воплотить, а можно оставить только эскизом. Или вовсе перечеркать, подрисовать усики и рожки, слово «жопа» поперек написать.

— Допустим. Но движение к подобию — это та же эволюция.

— Нет, это революция. Потому что революция в изначальном смысле — это возвращение. Движение к Богу происходит не во времени, а против него. Это как бы поворот к вечности, прорыв в другую систему координат. «Царствие Божие внутрь вас есть» — помнишь? — внутрь, а не впереди, и есть, а не будет.

— А как же Символ веры: «Его же царствию не будет конца»?

— Ты ошибся с цитатой. Там сказано: « Несть конца».

— Кого ты учишь, выкрест? — с улыбкой осадил меня Митя. — Я с пяти лет каждое утро эту молитву читал.

И тут я вспомнил, что, действительно, в общеупотребительном православном Символе веры стоит «не будет», но я уже полгода молился по старообрядческому тексту, где стоит древняя аористная форма «несть». После того, как Игорь сводил меня в единоверческий храм, я уже не мог посещать службы в обычных и ходил только туда — там я и купил себе молитвослов, которого раньше у меня никогда не было. Я знал, что в дореформенных и пореформенных церковных книгах есть некоторые различия, и даже иногда замечал их во время службы, но не придавал значения, а теперь оказалось, что «Никонова справа» коснулась даже Символа веры — важнейшего догматического текста! — и причем в таком месте! Так вот откуда появились в русском православии эти помпезно-чопорные храмы, словно стесняющиеся своих куполов, эти оперные визги на клиросе, эти розовощекие мадонны с пухлыми, будто из рекламы подгузников, младенцами на иконах, эти аккуратно подстриженные бороды на лицах священников и прочие безобразия, ставшие уже элементами канона. А все просто — если Царствие Божие не есть, а еще только будет, где-то там, в «прекрасном далеке», «светлом будущем», «дивном новом мире», то и Церковь должна двигаться в ногу со временем. Но время-то течет прямехонько в ад! И если Слово не «искони бе», а «было» когда-то «в начале», то Бог превращается в Великого часовщика — творца материального космоса — Демиурга — князя мира сего — сатану! Все-таки старообрядцы были правы — «анцыхрист» уже пришел в мир, только пока не во плоти, а в идее, «волком мысленным», и спокойно живет себе в людских головах, в том числе православных.