Михаил Енотов - Обыкновенный русский роман

Надо было как-то отогнать ворону. Я пробовал бросить в нее чем-то, но она не реагировала — видно, вкус крови опьянил птицу, и отступать она уже не собиралась. Тогда мы оделись и вышли во двор. Я попытался залезть на дерево, но оно было слишком неудобным для этого. Ольга предложила раздобыть лестницу в жэковской подсобке. Да, там, точно, была лестница, и там, точно, были люди, которые могли ее дать — после окончания рабочего дня слесари еще долго сидели в своей каморке, шумно распивая водку. Пройти дотуда нужно было всего-то метров сто, но я представил, как посмотрят на меня эти наждачные мужики, когда я расскажу им басню про кошку с вороной, и смутился. Еще какое-то время я покружил под деревом, изображая крайнюю озабоченность, а потом Ольга просто попросила о помощи проходящего мимо мужчину. Тот резво подкатил мусорный контейнер, вскарабкался с него на дерево и прогнал хищную ворону. Кошку тоже пришлось прогонять — без посторонней помощи она так и не смогла оторваться от ветки, зато едва коснувшись земли, метнулась по двору будто ошпаренная. Ворона еще какое-то время пыталась лететь за ней, но быстро отстала. За пару минут случайный прохожий решил проблему, с которой я безуспешно возился уже около получаса.

Вскоре после этого случая Ольга ушла от меня. И почему-то именно этот случай воспроизвелся сейчас в калейдоскопе моего подсознания, когда исступленное сознание отключилось под действием снотворного.

В ту ночь мне снилось много странного. Например, как я, подобно ниндзе, выслеживал и убивал парней Ольги, которые были у нее до меня и после. А когда я принес ей их головы, она сказала, что никого кроме меня у нее не было, и вдруг, взглянув на лица своих жертв, я узнал в них ботов из Сounter-strike. Еще снилось, что у меня две матери: одна — моя кровная покойная мама, а вторая — Ольга. Они спорили, чей же я сын, прямо как в притче о мудрости царя Соломона. Сам я был младенцем и присутствовал при этой сцене, но чем она разрешилась, не запомнил.

Когда я проснулся, Женя рассказала мне о моем ночном помешательстве. Признаться, если бы не она, я бы и это счел сном. Затем, поднявшись и осмотрев свое новое жилище при свете дня, я вдруг понял, что в нем не хватает икон. Тогда я решил сегодня же ехать за ними в город — в квартире моего покойного деда было много старых образ о в, теперь пылящихся и никому не нужных. А впрочем, я до сих пор не знаю точно, зачем именно поехал в город — за иконами или чтобы написать Ольге — возможно, первое было только поводом, а второе причиной. После этих снов мне нестерпимо захотелось ей что-нибудь написать, пусть даже без надежды на ответ, а единственным доступным контактом с ней был ее электронный адрес.

Когда я уезжал, Женя остановила меня на пороге и спросила, люблю ли я ее. Я ответил, что влюблен, и она как-то грустно улыбнулась. «Странно, — подумал я, — Женя обижалась на Игоря за то, что он ее любит, но не влюблен — теперь же огорчается тем, что я влюблен, а не люблю».

Дома я открыл интернет-браузер, чтобы написать Ольге письмо, содержание которого так и не смог придумать по пути, и вдруг увидел новость об убийстве Алексея Мозгового. Легендарный командир бригады «Призрак» был последним авторитетным лидером донбасского ополчения и находился в очень напряженных отношениях с официальными руководителями так называемой ЛНР, поскольку изначально воевал за Большую Новороссию и воссоединение русских в едином справедливом государстве, а не за банановую республику наподобие Абхазии или Приднестровья. Дошло даже до того, что Мозговому было запрещено проводить у себя в Алчевске парад на 9-ое мая. Разумеется, комбриг этот запрет проигнорировал. И вот ровно через две недели его машину в решето расстреляли из пулеметов по дороге в Луганск. Официальная версия — украинская ДРГ — кто же еще?

Сначала у меня внутри все опустело, но эту пустоту скоро заполнила и переполнила густая кипучая замесь из бессильной злобы и чувства вины. Я начал переходить по ссылкам в поисках подробностей и попутно узнал, что Мозговой был еще и поэтом-песенником. Статью сопровождало очень трогательное фото, где комбриг, в камуфляже и с проседью в бороде, держал на руках кота — такой мужественный и одновременно такой ребенок. Я, конечно же, сразу вспомнил свою историю про кошку и ворону. Каким я был тогда жалким и слабым… «А почему был ? Разве не такой ты сейчас? — спросил я себя. — Или твое бегство от полиции, твое соблазнение жены друга, твой переезд в деревню сделали тебя мужчиной? Смотри, вот на мониторе — русский герой, воин и поэт, настоящий человек, а теперь посмотри в зеркало — кто из вас двоих живой, а кто мертвый?». Я засмеялся, и мое осклабившееся отражение стало мне так отвратительно, что я снял со стены зеркало и разбил его лбом.

Сидя над осколками, я вдруг понял, что должен уехать на Донбасс. Туда, на войну, а не «на деревню к бабушке»! Туда, в объятья смерти, а не белокурой красавицы! Туда и именно сейчас, когда все идеалы преданы, знамена растоптаны, герои подло убиты, а народ обманут и продан! Не поехал воевать за честь и славу — значит, воюй теперь за позор и унижение!

Когда Сорбет сравнивал жизнь с аттракционом «Иллюзион», он был прав, но не совсем. Время не просто циклично — оно имеет вороночную структуру, то есть мы не просто движемся по кругу, а еще и медленно идем ко дну. В детстве меня учили, как выбираться из воронок — нужно плыть вниз, поддаваясь водоверти, а потом резко уходить в сторону. Но сначала — в пучину! Вместе с Россией!

История есть величайшее произведение Божие — огромная, развернутая во времени икона. А если так, то все в ней сакрально. На иконе Воскресения Христова под ногами Спасителя изображен ад, а мы ведь эту икону целуем — значит, мы и ад целуем! Так вот пришло время поцеловать русский ад!

С окраин доносился глухой грохот канонады, но здесь, в центре Донецка, люди почти не обращали на это внимания.

— 160-ые, — сухо заметила проходившая мимо женщина.

— Похоже, — проронила в ответ ее спутница.

Несколько минут назад он вышел из местного военкомата, где после короткой беседы был зачислен в армию ДНР и сразу попросился на передовую. Направление он получил, но оказалось, что до передовой придется добираться своим ходом. Времени до комендантского часа оставалось мало, и он побрел искать такси.

У остановки стояла «копейка» с водителем, щелкающим за рулем семечки. Новобранец наклонился к окну — осторожно, чтобы не попасть под вылетающие оттуда плевки с лузгой, — и назвал пункт назначения. Водитель оглядел его, а потом произнес:

— Триста.

В военкомате ему сказали, что проезд обойдется дешевле, но торговаться он не стал.