Евгений Мороков - Отчаянный марафон

Час дня, а я только открыл глаза. Вова сидел за компом, попивая чай, подперев коленкой подбородок. Ираклий мучил пульт, вдавливая кнопку переключением каналов, в поисках чего-то стоящего. Он остановился на «Пиратах Карибского моря». Вика еще пыталась держаться за убегавший сон, только свет рассеивал ее волшебные грезы. Я встал на ноги, кто-то сжал мою голову, как сжимают арбуз, чтобы усомниться в его спелости. Руки ломило, во рту адская смесь вчерашней жизни. Глаза подводят, закрываются на ходу. Убитая ванна, холодная вода, зубная паста — попытались вернуть меня к жизни.

Под ноги попадали мелкие крошки грязи, я всегда ходил босиком по квартире, срочно надо мыть полы, вычищать квартиру, натирать посуду. Два пакета мусора, и стол чист. В раковине кроме посуды попадались использованные пакетики чая и пленка от сосисок. Брезгливость просыпалась во мне. Голова соображала, что в этом нет ничего противного, но что-то заставляло меня кривить лицом. Тарелки ушли, осталась сковородка и кастрюля. «Почему он не выкидывает эту кашу в мусор?» Я нашел мусорное ведро, конечно же, оно стояло без пакета. Куски еды, старые бумажки, кожура от картошки прилипали к стенкам потрепанного ведра.

Мы провалялись несколько часов, затем Ираклий отправился домой, прихватив гитару и опухшее лицо, а мы с Викой поплелись в «Ашан». Швабра, резиновые розовые перчатки, освежитель воздуха, жидкое мыло, губки и прочая мелочь летели в тележку. Колбаса, сыр, майонез, кетчуп, курица получали билеты на рейс в одну сторону. Мне хотелось ледяного пива, но весь алкоголь стоял на прилавках, слишком теплый, слишком непривлекательный.

— Сегодня Вова останется? — Мы стояли в очереди на кассе.

— Не знаю, спроси у него, — Вика несколько раз качнула головой, волосы, как придворные слуги, бегали за ней и от нее.

— Он ведь твой друг.

— Хорошо, спрошу. Но этот месяц тебе придется потерпеть его. Он сказал, что иногда будет оставаться.

— Это я помню.

— Он тихий и спокойный. Ты его даже не заметишь, — когда она оправдывалась, то смотрела прямо в глаза, смягчая голос до неузнаваемости.

— Да, да. Я это уже слышал. Ладно, посмотрим, что из этого выйдет.

Мы расплатились, сели в такси и поехали домой. Меня клонило в сон, хотя часы показывали семь пятнадцать. Улицы освещали скучающие фонари, мороз оставлял следы на стеклах автомобиля, кажется, весь город забился по своим норам, прячась от внешнего мира.

— Я согласна с тем, что он немного странный. У него тяжелая жизнь. — Мы сидели на заднем сиденье, по радио играла современная попса, печка работала на максимум, горячий воздух вызывал приступы тошноты.

— Вик, она у всех тяжелая. Все зависит от того, как ты к ней относишься. — Я попросил водителя скинуть температуру в салоне, это было невыносимо.

— У него толком нет друзей. Помнишь, я тебе рассказывала, что он любил одну девушку с нашего района?

— Что-то такое говорила. Это та дама, которая его постоянно использовала?

— Да, именно та, — на ее лице проскользнула злоба. Она не могла принять мир таким, каким он всегда оставался. — Так вот, однажды они тусили на квартире у знакомого. Все захотели кушать, только готовить никто не хотел. Они отправили на кухню Вову, он варил макароны и вместо соли добавил соду. Все налетели на него, как на преступника, а больше всего эта тварь. Она даже орала на него. Эти кретины заказали пиццу, а Вова сидел и давился макаронами.

— Зачем он их ел? Почему не выкинул?

— Ему стало стыдно за испорченные продукты.

— Он и вправду странный. Пожирать это дерьмо вместо того, чтобы выкинуть и послать всех к чертям.

— А ты и вправду бесчувственный. — Мы разбежались по домам. Она в уютную двухкомнатную квартиру, а я в грязную однушку с невозмутимым молчаливым соседом.

Прошла неделя, а чемодан все так же стоял в углу комнаты. Я не раскидывал вещи по шкафам, толком не появлялся в квартире. Из семи дней всего один раз мне довелось не встретиться с Вовой. Это меня напрягало. Его присутствие на самом деле казалось незаметным, но он существовал. Сидел в комнате за компьютером, попивая дешевое пиво, страйки, оставляя мусор в раковине. Одно лишь присутствие другого человека может отнять у тебя необходимое одиночество. Ты якобы один, даже когда рядом кто-то другой, только этот другой занимает место и дышит кислородом, он не касается тебя, он повис на тебе. Он не тяжелый, просто неудобный.

— Сынок, привет. Ты сегодня приедешь к нам? — Я и забыл про сходку родственников в этот субботний вечер.

— Привет. Не знаю, мам. Я сейчас на работе, напишу, когда освобожусь.

— Хорошо. Я приготовила твой любимый цезарь, ром уже в холодильнике, а семья твоего родного дяди уже на подходе.

— Они с малой приедут?

— Да, куда же они ее денут?

— Хорошо. Я тебе напишу.

Мы не виделись с дядей несколько месяцев. После того, как у них родилась малышка, наше общение затерялось, как старые школьные тетрадки в рюкзаке под кроватью. Желание приехать домой, выпить, пообщаться с родными, увидеть малую — не оставляло меня ни на секунду. Даже тогда, когда я сидел в маршрутке по направлению совсем другого дома. Вика сказала, что Вова должен оставить сегодня квартиру, а мне необходимо привыкнуть к ней, побыть наедине с самим собой.

Все рухнуло. Дверь открылась, запах аммиака с долей освежителя воздуха прилип к стенкам горла. Полная тишина, так тихо, что слышно, как работает компьютер.

— Привет, Вов. — Бутылка пива, рассыпанные шарики насвая по всему столу и безразличный взгляд в монитор.

— Привет, — спокойно ответил он.

Я скинул рюкзак, умылся, посмотрел на идиота в зеркале, возненавидел этот день, взял бутылку лимонада в холодильнике, книгу Уильяма Голдинга «Повелитель мух», лежавшую на кухонном столе, и попрощался с этим местом. Сидеть в кухне на твердом, неудобном уголке оказалось не так легко, как мне казалось, но книга увлекла меня. Хрюши уже не осталось в живых на проклятом острове, Ральф спасался бегством, конец близок.

— Слууууух, Макс, а ты завтра выходной? — Вова вернул мое сознание на кухню, где из раковины торчали тарелки, холодильник оставался грязным, как и полы во всей квартире, только пепельница оставалась чистой, ведь я курю на площадке, а он употребляет насвай, оставляя его где попало.

— Да, а что?

— Нет, ничего. — Он не собирался оставлять меня одного.

В нем напрочь отсутствовало чувство такта. Его голос постоянно менял громкость. Вова не умел контролировать интонацию из-за застенчивости. Она словно душила его связки, а он кашлял словами. Работа являлась кладезью его историй. В этот раз он рассказывал про алкашей с работы, левый заработок, развод клиентов на деньги. Местами во мне просыпался интерес: «Ага, да, бывает», я хотел дочитать книгу, а чего хотел он, мне было не совсем ясно.