Евгений Мороков - Отчаянный марафон

У автоматов стоял караул из двух бомжей. Я накормил железного монстра полтинником, билет вылетел через несколько секунд. Посыпалась сдача из двадцати рублей.

— Уважаемый, извините. — Кислый запах настоявшегося пота ударил мне в лицо.

— Берите сдачу. — Его грязная рука облизывала дно, собирая каждую монету, как дети, забирающие вазу с конфетами в канун Нового года.

Несколько мужиков торчали на лавочках у фонтана, разливая водку в белые стаканчики. Алкоголь грел их тела, но мороз лишал их пальцев на руках. Очень часто у алкашей руки усыпаны язвами, гнилыми ранами. Ногти на руках чернеют и грубеют. Они этого не замечают или просто не хотят видеть. Мир лишил их чувств, оставив только ломку.

Электричка отправлялась через две минуты. Запрыгнув в последний вагон, где воздух пропитан мочой и дерьмом — аромат, заставивший скривить меня лицо и двинуться в следующий вагон.

Свободных лавок оставалась уйма, присев у окна, протянул ноги в надежде найти удобную позу для получасового путешествия. Женщина объявила, что поезд проследует без нескольких остановок, до которых мне не было дела, и мы тронулись.

Внутри меня скрипели весы Фемиды. Острое лезвие проникало внутрь всех органов. Электричка набирала обороты, пытаясь скинуть меня с моста. Сожаление засело в голове. Почему я пошел на принцип? Почему не поехал на такси? Да плевать на деньги. Они являлись всего лишь предлогом. Мы очень редко уступали друг другу в пустых мелочах, отравляющих наши отношения. Мне захотелось выйти на следующей станции, вернуться обратно, остановить поезд. Так это глупо и эгоистично, отстаивать мелкие принципы, теряя хорошие вечера.

Пухлый бородатый мужчина с гитарой на спине зашел в вагон. Маленькая тканевая сумочка повисла у него на левом плече, ремешок натянут, гитара в руках. Пальцы пробежались по струнам, он сыграл одну октаву, проверяя инструмент. Обычно у гитаристов вытянутые пальцы, с длинными ногтями на правой руке, но у него ничего такого не наблюдалось. Пять сарделек с приплюснутыми ноготками пошли в бой. Он играл блюз, играл его хорошо. В живую редко когда удавалось такое увидеть, тем более бесплатно. Единственный минус всего этого — язык, на котором он пел. Русские слова не укладываются в голове, они чужие для музыки вечного одиночества и отчаяния. Он заходил на второй припев, а я жалел, что этого не слышит Лиза. Она обожает джаз и блюз, еще больше она обожает самородков, играющих настоящую музыку.

Компания, сидевшая впереди меня, хлеставшая пиво из жестяных банок, начала рукоплескать, затем дамочка попросила сыграть The Beatles. Они угостили его банкой, он аккуратно поместил ее в сумку, затем пошла игра, это была песня «Oh, darling». Вокал давался ему тяжело, зато игра была превосходная. Я без сожаления кинул ему в сумку две сотки, оставляя себе сотню, чтобы добраться завтра на работу. Мысль о завтрашнем дне отравляла мозг, таким далеким был этот день, таким несуществующим, словно не мне предстояло вставать в шесть утра и гнать на проклятую работу, а кому-то другому, тому, кто мне об этом говорил, кто работает, а сегодня я не работаю. Безработный на сутки не может оставаться безработным всегда.

Мы приближались к станции, где живут родители Лизы. Тоска и ненависть к себе проявлялись все больше. Фонари появлялись на горизонте, а я не знал, что делать. Выходить или нет, есть ли вообще в этом смысл? Двери открылись, надо выбегать, надо вставать, надо, но я этого не сделал. Страх и неуверенность прибили меня к сиденью.

Печка душила спертым воздухом. Фонари исчезали из виду вместе с людьми, спускающимися в подземный переход. Наступило настоящее отчаяние и ненависть к себе. Телефон молчал. Набрать мне? А что сказать? Я идиот, не понимаю, почему так поступил?! В кармане оставались сигареты. Да, определенно стоит перекурить. В пачке оставалось шесть отростков, походивших на обрубленные и замороженные пальцы.

Я полез в карман в поисках зажигалки. Открылась тамбурная дверь, я встретился взглядом с Лизой. Шипы сдавили грудь, затем теплая волна радости затопила набережную, разбивая все на своем пути, оставив только яркий свет. Она стояла напротив меня. Она здесь, со мной, сейчас. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга, затем на ее лице заиграла улыбка, та самая улыбка, от которой невозможно скрыться, которую невозможно подделать. Я обнял ее изо всех сил, чувствуя, что каждая клетка скучала по ней. По ее улыбке, запаху, волосам, губам, рукам. В это мгновение она была со мной, и я уже не представлял, как это, быть без нее. Она засмеялась, пряча лицо у меня на груди.

— Ты что, успел соскучиться?

— Ты не представляешь как. — В тамбуре воняло, как на помойке в жаркий летний день, но я плевал на это.

Она была рядом, а остальное всегда будет оставаться позади. Кто-то говорит, что нельзя прикоснуться к счастью, что оно нематериально, оно в голове, в сердце, но мое счастье было рядом со мной. Счастье в возможности обнять любимого человека, почувствовать его запах, увидеть улыбку, прикоснуться к губам, взять за руку — это счастье, и оно ближе, чем нам кажется.

— Ты только что пропустила одного очень интересного музыканта.

— Да? И что он играл? — она не поднимала голову, ее голос уходил в пол.

— Блюз, а затем битлов.

— Ого, ничего себе. И вправду жаль. — Она попыталась сделать несколько движений, вывести меня на танец. Я рассмеялся.

— Не стоит жалеть. — Я подхватил ритм, мы задвигались в танце. Без музыки, без слов. Просто дурачились, как обычно.

Я вывалился из такси. Открыл грязный багажник старого форда, достал чемодан с рюкзаком, испачкав при этом правую руку. Машина дернулась, глушитель плюнул мне в ноги комок черного дыма, я схватил чемодан и двинулся к подъезду. Вика спустилась через несколько минут, с бутылкой абхазского вина. Мы закурили сигареты, распивая теплое вино в морозный зимний вечер. Снег разбивался на ледяной земле, ветер поднимал белоснежные тела, бросая их в лица прохожих людей. Вика стояла в домашних легких брюках и свободной футболке, прикрываясь безразмерным шерстяным кардиганом. Она курила тонкую сигарету, обхватив ее маленькими бледными пальцами, ногти которых были облачены в томный изумрудный цвет.

— Ну что? Сегодня празднуем новоселье? — она сказала это после того, как я сделал несколько больших глотков вина.

— Конечно. Вова готов передать мне ключи от квартиры?

— Он сейчас там убирается, через пару часиков зайдет и отдаст.

Мы поднялись к Вике. Там уже сидел Ираклий с бутылкой темного пива и гитарой в руках. В течение часа должны подтянуться остальные. Первый день на съемной квартире не должен проходить в одиночестве. Достав бутылочку пива из чужого холодильника, я подсел к Ираклию.