Дмитрий Зорин - Сказка и быль

Конец 1956 года был насыщен событиями, лихорадившими общественное мнение в мире и частично внутри страны, о чем нас не информировали. Мы, например, не знали о демонстрациях литовской молодёжи в Вильнюсе и Каунасе, состоявшихся 2 ноября. Нам только было известно от людей, побывавших в прибалтийских республиках, о случаях недоброго отношения там к русским, но о существовании национальных движений нам не было известно.

С чьей-то подачи в нашей среде стал муссироваться слух, о наборе из числа служащих в армии добровольцев для отправки в Венгрию, где якобы заговорщики хотят изменить государственный строй и воссоздать прежний, фашистский режим. Многие из нас, в том числе и я, изъявили желание стать добровольцами и помочь венгерским братьям отстоять социализм.

«Своим военным вмешательством в дела Венгрии СССР помог подавить оппозиционное просоветскому режиму движение, возглавляемое Имре Надем. Это движение выступало за самостоятельный курс национальной политики без вмешательства СССР» [5, с.292].

Вскоре я оказался в госпитале, куда был направлен на обследование по поводу появившихся у меня болей в подложечной области желудка. Они уже давно меня беспокоили, но я надеялся, что пройдёт, и не обращался в медсанчасть за помощью. Причиной было опасение, что меня комиссуют или спишут на берег и переведут в другие части армии, а это означало бы расставание с мечтой. К моему великому огорчению, так и случилось. После обследования был установлен диагноз «гастродуоденит», с которым я подлежал комиссованию из армии. Сейчас с этим заболеванием служат везде, так как его научились лечить, а тогда это было трудноизлечимое заболевание, нередко приводящее к тяжёлым последствиям. Документов о комиссовании я дожидался в «экипаже» , в той части, в которую прибыл по призыву, это совпало с Новым годом.

Матрос вернулся домой, февраль 1957 г.

Пустое времяпрепровождение в ожидании документов не способствовало хорошему настроению. Я находился в состоянии уныния и подавленности, это состояние усугубилось кражей у меня ночью из-под подушки кожаного флотского ремня — предмета гордости каждого матроса. В «экипаже» случаи воровства были нередки, и пресекать их было достаточно сложно. «Экипаж» — это перевалочный пункт флота, и в условиях постоянной миграции его населения установить какой-либо контроль над прибывающими и убывающими моряками и гражданскими лицами практически невозможно.

Все демобилизованные, комиссованные, отбывающие в отпуск стремятся произвести дома впечатление бравых «мореманов» поэтому часть из них не гнушается обновить свой гардероб за чужой счёт. Как я понял, это делалось накануне отбытия, поэтому часто пострадавший, даже догадавшись, кто у него мог «позаимствовать» ту или иную вещь, ценности или деньги, не имел возможности, схватить вора за руку и вернуть своё обратно. Обида и безвыходность положения нередко становились причиной превращения пострадавших в обидчиков, так и крутилась эта карусель.

Когда накануне Нового года в «экипаж» с поздравлениями прибыл адмирал флота, я прятался в задних рядах строя, так как мне нечем было подпоясаться. Впервые Новый год — день моего рождения — я провёл не дома и не в кругу своих друзей. Скоро я добыл себе ремень и, получив все документы, паек и деньги на дорогу, отбыл домой.

Таким образом, спустя несколько месяцев после призыва, я досрочно вернулся из армии домой. Встретили меня дома доброжелательно. Меня окружили вниманием и заботой, и мне это было приятно. И, тем не менее, в нашем общении ощущалась какая-то недосказанность. Когда мы остались с братом вдвоём, я, глядя ему прямо в глаза, спросил, что от меня скрывают. Он, будучи человеком, кристально честным, не мог меня обманывать и рассказал мне о том, что девушка, которую все вокруг и, прежде всего я, считали моей невестой, неверна мне.

Это был первый в моей жизни, не считая гибели отца, удар судьбы, и я ощутил, как все вокруг меня померкло. Где-то около года до призыва в армию я лелеял и берег эту девушку, и она, как мне казалось, отвечала на мои чувства взаимностью. Она училась в педагогическом училище. Мы дружили, открыто, не скрывая от родителей наши отношения и намерения после моего прихода из армии создать семью, и они одобрительно относились к нашим планам. Когда я служил, она часто писала мне нежные письма и даже послала посылочку с шерстяными носками и перчатками, которые сама связала мне. Ничто не говорило о каких-то изменениях, и я с юношеским вдохновением мысленно строил планы нашей будущей счастливой совместной жизни. У меня не было оснований даже предполагать возможность предательства с её стороны, и вот это случилось.

Я не мог поверить и кинулся к ней. Мне не надо было далеко бежать, так как мы жили в одном доме. Когда я вошёл к ним, то сразу по выражению лиц почувствовал, что моё появление смутило их, и понял, что сообщение брата имело под собой основание. Во время моего пребывания в госпитале и в «Экипаже» между нами не было связи, даты моего досрочного возвращения никто не знал, поэтому моё появление было для всех неожиданным. Валя, так звали мою девушку, сидела в своей комнате с молодым человеком, который, как мне показалось, ей что-то объяснял, держа в руках какую-то книгу. Увидев меня, она изменилась в лице и выглядела жалко. Мне стало все ясно, и я, из вежливости обменявшись несколькими фразами с ней и ею родственниками и попрощавшись со всеми, ушёл.

Мой мозг был воспалён. Картины мщения сменяли одна другую. Воображение разыгрывалось, потребность объяснения усиливалась. Я послал ей с братом записку с предложением встретиться вечером на катке. В то время в зимний период катание на коньках было массовым увлечением молодёжи, и неудивительно, что катки становились популярным местом свиданий. Это весьма полезное для здоровья занятие сегодня, к сожалению, не популяризуется, что не способствует здоровому образу жизни молодёжи. Вечером я достал свои коньки, проверил остроту их лезвия, подточил и отправился на каток стадиона «Локомотив», расположенного в центре города. В раздевалке, месте, где переобувался и переодевался прибывший покататься народ, было тесно от желающих выйти на лёд. У гардероба и окошек выдачи, коньков напрокат и заточки были очереди. Диапазон возраста посетителей был от маленьких детей, пришедших с родителями, ребятишек школьного возраста, юношей и девушек до пожилых людей. Надев, коньки и сдав верхнюю одежду и обувь в гардероб, я вышел на лёд и, набирая скорость, встроился в движущееся по кругу кольцо катающихся людей. Мне не терпелось найти Валю. Скоро я увидел ею с тем молодым человеком, который был у неё дома, и это вывело меня из того шаткого равновесия, в котором я находился. Максимально ускорив бег, я накатился на них сзади и, подхватив на скорости девушку за талию, увлёк ею за собой. На моё требование объясниться она стала меня убеждать, что это просто товарищ, который помогает ей в подготовке к экзаменам, что он недавно окончил юридический институт и работает следователем в краевом УВД, при этом она отводила взгляд, когда я пытался заглянуть ею в глаза. Я почувствовал ею неискренность, но не подал вида, притворившись, что поверил ею объяснениям. Молодой человек не мешал нам. Дойдя до дома, мы не стали в него заходить, а присели на лавочку. Полу обняв девушку, я почувствовал, как напряглось все ею тело, чего раньше никогда не было. Она всегда с готовностью шла навстречу моим ласкам, и сама была нежна со мной. Вдруг она резко освободилась из моих объятий и выпрямилась, и я увидел подходящего к нам парня, с которым она была до нашей встречи. Я встал и приготовился к отпору. Парень вежливо поздоровался со мной и, сказав Вале, что завтра зайдёт к ней, пошёл дальше. Я остановил его окриком и подошёл к нему, и мы объяснились. Он мне сказал, что знает, кто я, со слов Вали и, тем не менее, намерен продолжить с ней отношения, так как она ему нравится. Я дал ему понять, что мне все равно, кто он, где и кем работает, и что я буду поступать так, как буду считать нужным. На этом мы расстались. Валя попросила дать ей время разобраться в себе, для меня такая постановка вопроса была неприемлема и означала окончательный разрыв.