Иван Алексеев - Херувим четырёхликий

Несколько раз с шумом заходили братья Петра. Снимали шапки, подходили на минуту к гробу, трогали неживые руки и лоб, утирали пятернёй глаза и шли прочь, вспомнив или придумав себе новое задание. С ними увязывался зять Канцевой. Они уже два раза были на кладбище, отвозили лопаты и забрали доски с брезентом, которым укрывали могилу от возможного дождя. Уточнили у батюшки время отпевания. Наломали и привезли из леса ельника. Дел разных было много, хотелось ничего не забыть, ничем не обидеть брата.

Приближался час выноса. Баба Ульяна прошла по стеночке через зал и комнату с гробом в маленькую светёлку за занавеской, где были кровать её и шкафчик с вещами, вышла на люди в длинном платье и нарядной кофте.

Марья Ильинична одела юбку, которую ей выделила Паша. Она приехала, как было удобнее, в брюках. И юбки с собой не взяла, потому что не собиралась заходить в местную церковь. А не собиралась заходить в церковь по причине сложившегося летом мнения о стяжательстве местного священника. Требы тут были дороги. Многие люди вроде Паши предпочитали ездить в деревни, где подешевле, за двадцать и тридцать километров от посёлка. Вид новенького кирпичного забора, огораживающего большой участок поповской земли с современным двухэтажным коттеджем и многими пристройками, и, вдобавок, стоящая у ворот большая чёрная машина только укрепили мнение женщины.

В заполнившейся людьми хате стало душно. Неживой дух курящихся благовоний и горящих свеч тяжелил голову. Хотелось уже на свежий воздух, к жизни.

Марья Ильинична вышла на улицу, оглядела себя.

Юбка, которую она одела, была синего цвета, ниже колен, вылезла из-под куртки на две ладони и не гармонировала ни с курткой, ни с чёрными брюками. Выглядеть чудно на людях было неловко. В силу чего, из духа противоречия, она решила пока не подвязывать на голову платок, сунула его в карман. Зато вышедшей следом Марине она платок подвязала, спрятав узел и аккуратно убрав волнистые волосы дочери назад.

В распахнутую калитку зашла, опираясь на палку, маленькая, согнувшаяся в поясе старушка, почти горбунья. Здороваясь, она поворачивала голову в нужную сторону, поднимая лицо вверх. Около Марьи Ильиничны горбунья остановилась, как запнулась перед выпущенной на брюки юбкой. Она подняла на Канцеву живые блестящие глаза, поклонилась женщине чуть не до земли и перекрестила с чувством:

— Я тебя вижу в нашей церкви, милая. Спасибо, что заходишь. Храни тебя господь!

Марья Ильинична вздрогнула и от поклона, и от неожиданных слов. Старуха явно ошиблась, попутала. Она один раз только и была в их церкви, когда тётку отпевали.

Горбунья между тем продолжила свой путь, достучала палкой до крыльца и раскланивалась там с потянувшимися из дома женщинами.

Улицу перед хатой заставили машины. Уже и приспособленный под катафалк «Транспортёр», на котором Петра привезли в посёлок и повезут на кладбище, давно дожидался. И заказанный автобус приехал.

Наконец, стали выносить. Погрузили многочисленные венки, корзины и вазы с искусственными цветами, гроб с табуретками, крышку гроба, расселись по машинам, в автобус и катафалк, поехали.

Ехали мучительно медленно, старушечьим шагом; тянули время, как услышала Марья Ильинична, до переназначенного священником — чтобы не пересечься с крестинами. С темпом малость перестарались. Батюшка уже ждал процессию, стоя на крыльце церкви, и призывно махал рукой, командуя заносить.

Поселковую церковь восстановили и отреставрировали несколько лет назад; сработали качественно, жёлтая краска стен церкви с колокольней не потускнела, радовала глаз как новая. Иконы и внутренняя роспись стен были исполнены в стиле лёгкого воздушного новодела — всё это вместе с потоками белого света, которого днём было много, ощутимо поднимало дух, кардинально отличаясь от приземлённой атмосферы древности, окутывавшей Марью Ильиничну в старой городской церкви со старинными иконами под стеклом и царящим полусумраком, скрывающим загрязнённость стен. Летом у женщины не получилось рассмотреть искусную простоту современного церковного убранства, не до того было. Теперь она собиралась наверстать упущенное.

Поп был молод и женоподобен — пухл, белолиц, розовощёк, с русой бородкой и большим животом, который не скрыть праздничной ризой, широкой лентой епитрахили и наперстным крестом. Несмотря на оплывшую фигуру, двигался он быстро и распоряжался уверенно и точно. Гроб указал установить в центре, головой к выходу, ногами к иконостасу. Толпу провожающих выстроил за гробом полукругом, так что все, включая лежащего, оказались обращены лицом на восток. Пока люди разбирали свечи и бумажки, принёс и установил по обе стороны от ног покойного два высоких золочёных подсвечника, разжёг кадило, подложил в него кусочек ладана, грозно, насколько позволял его немужественный вид, оглядел присутствующих и, не тратя даром времени, запел неожиданно чистым высоким голосом, ходатайствуя о прощении грехов и упокоении в Царстве Небесном новопреставленного раба Божьего Петра.

Всю светлую церковь наполнил мощный сочный голос батюшки, мерно обходящего гроб и окуривающего благовонным духом замерших на месте родных и знакомых усопшего. Марье Ильиничне показалось, что одухотворённый словом воздух по ходу движений словно закручивает пространство в невидимые спирали, по которым поднимается вверх, к белому свету, стремясь достичь неведомых пределов.

Священник отрабатывал положенное добросовестно, не пытаясь укоротить обряд. Читая стихиры и канон, он иногда задыхался на протяжной высоте, позволяя дотянуть песню выстроившимся в ряд бабушкам-монашкам и примкнувшей к ним горбунье. Монашье пенье было старательно, но безыскусно. Горбунья к тому же спешила, не попадала в такт и бросала на соседок гневные взоры, полагая, что это они тянут неправильно. Несколько раз она специально пыталась лидировать, ускоряя темп, но к ней не прислушивались, отчего бабка гневалась всеми возможными кривляньями лица и жестами рук, палкой своей только не стучала по полу. Слабость старушечьего пения особенно выявлялась на фоне вступавшего после передышки густого голоса батюшки, уверенно выпускающего ноты в самые высокие пространства.

Марья Ильинична много раз оглядела выкрашенные голубым и белым стены с гармонично размещёнными на них нарядными, точно лубочными, иконами святых. Образы были тщательно выписаны на голубом фоне — со всеми одеждами, правильными чертами и предметами; святые поименованы жёлтыми буквами церковнославянского алфавита с пропущенными гласными.

Теми же пастельными светлыми красками был создан иконостас, завершая цельный образ словно смотрящей в будущее светлой преображённой церкви. И молодой голосистый батюшка казался тут в своей стихии, заставляя женщину не то, чтобы забыть или примириться, но не осуждать поповского корыстолюбия, извинительного молодостью тела и окружением греховного мира.