Иван Алексеев - Светлые истории

Самому недоверчивому и наглому пареньку он отомстил за злое неверие в тот же вечер: дал ему под дых и заставил замолчать, когда тот заспорил об очередном пустяке и вроде бы необидно, а так, как все они привыкли между собой, обозвал нарочно не согласившегося с ним Лебедева…

Лебедев поступал на астрономию, куда принимали всего человек двадцать. С самого начала Игнату было понятно, что он не поступит, и теперь у Лебедева была только одна пятерка из четырех возможных, но тот все еще на что-то надеялся. Перед началом экзаменов Игнат предлагал однокласснику более реальный план: поступить на другую специальность и попытаться потом перевестись — ведь молва о том, что это невозможно, только слова. Но Лебедев уперся — только на астрономию и только сейчас или никогда! А в этом случае получалось, что никогда.

Игнат не знал, хорошо или нет проявлять гибкость, учитывая складывающиеся обстоятельства. Просто он, хуже Лебедева понимавший физику, сдал ее лучше, благодаря чему и поступит, а Лебедев, у которого все-таки был крошечный шанс, на той же физике его упустил и не поступит. И получалось, что поток реальных событий вроде бы был благосклоннее к гибким и не определившимся — почему? Справедливо ли это? И почему судьба в очередной раз разводит Игната с человеком, который ему интересен?

Еще Игнату два первых курса был интересен сосед по комнате в общежитии — Мишка, родом из Кирсанова Тамбовской области. Мишка был из двухгодичников и в точности исполнил сценарий, много раз озвученный в интернате: если не будете учиться, то из отличников скатитесь на тройки, а потом вас отчислят за неуспеваемость.

В первую сессию, не учась, Мишка все экзамены сдал на пятерки, во вторую — на уверенные четверки, в третью — на слабые четверки пополам с тройками. После четвертой сессии у него нарисовалось два хвоста на осень, с одним из которых он и уехал на родину — вернее, его забрал отец.

К невысокому Мишке, кажущемуся выше ростом благодаря поднятой всегда голове и прямой спине, к деловому, самостоятельному и уверенному в себе с первого дня Мишке, умеющему завораживать и располагать людей нехотя бросаемыми словами, — приехал невзрачный, суетливый, одного с ним роста маленький мужичок, который командовал, а поднявшийся с кровати Мишка в трусах ему подчинялся, посапывая.

Мужичок спросил, где Мишкина одежда, раскрыл шкаф, выгреб из него и из тумбочки Мишкино барахло, бросил на кровать сыну брюки и футболку, в пять минут распихал остальные его вещи по сумкам, а через полчаса их обоих как выдуло, и в комнате от Мишки остались заправленная кровать, пустые тумбочка, две полки в шкафу и три вешалки…

Мишка, судя по всему, крупно проигрался.

Чем дышат студенты-москвичи, Игнат не знал, зато живущие в общежитие иногородние однокурсники были все на виду и все ему знакомы, начиная с поездки в колхоз на картошку, организованной через пару дней после начала занятий на первом курсе. Картежников из них получилось человек десять, и все они нарисовались в этой поездке. После колхоза они стали играть на деньги. Скоро определилась тройка самых заядлых и удачливых — все питомцы интерната — и чужой четвертый, тянущийся за ними изо всех сил, выбранный компанией для подтруниваний и согласившийся со своей ролью.

Тройка лучших проиграла весь первый курс, не учась, но на втором накопленных в интернате знаний им перестало хватать, и, все, кроме Мишки, постепенно ушли от ночных приключений, — тот один продолжал днем спать, а ночью играть. Играл, пока не отчислили из университета; продолжал играть, когда отчислили; и играл бы дальше, если б не отец, забравший его как нашкодившего щенка.

А начиналось картежное братство в большом пустом помещении в бревенчатом деревенском клубе, куда понаставили рядами штук пятьдесят железных кроватей с отвисшими панцирными сетками и поселили новоиспеченных студентов мехмата. Находиться и спать в образовавшейся казарме было непривычно. Перезнакомились зато быстро.

Прянишников уже не помнил, как и где они там мылись, как и где их кормили. Запомнил, что условия были спартанские, кормежка неважная, и что половина из и так немногочисленных москвичей, не успевших заранее раздобыть себе освобождения, через неделю тихой сапой пропала из этого клуба. Еще помнил, что погода была неважная, работа монотонная, пойти вечерами было некуда, и не очень-то отпускали, так что в свободное время все болтались по своим кроватям от безделья — отсюда и карты, и разные глупости, вроде той, что долговязый белорус Генка устроил с привязавшейся к ним дворняжкой.

Пес был добрый, с длинной шерстью, ластился ко всем и преданно заглядывал в глаза, чтобы его не прогнали. Шкодливый Генка любил забирать собаку к себе на кровать, гладил ее, тискал, а однажды решил доставить ей публичное удовольствие. Игнат не сразу обратил внимание на очередную вспышку веселья и пацанов, подтягивающихся на представление в тот угол, где расположилось белорусское землячество. Когда он подошел, Генка придерживал на своей кровати смирно стоявшего на вытянутых лапах пса и вовсю трудился под ним рукой. Его лицо, и так всегда отражавшее природное здоровье, теперь наилучшим образом отвечало определению «кровь с молоком», язык от усердия иногда высовывался, и в эти мгновения он сам походил на капающую слюной собаку.

На зрительские голоса, разделившиеся в широком спектре от поощрения до осуждения и брезгливости, Генка отвечал, посмеиваясь, что псу хорошо, пока вдруг не подскочил и не скинул собаку с кровати, вызвав общий гогот, переходящий в истеричные всхлипывания…

Местечко, куда привезли студентов, было напротив научного городка, где Игнат учился в летней школе. С луговых низин в ясную погоду он видел некоторые городские высотки. Они выступали верхней частью из зеленого пятна лесов высокого берега, подрагивая в поднимающейся к полудню дымке. Хотя здание университетского общежития было на самом берегу и ближе всех других строений городка, видно его не было, и Игнат пытался угадывать его месторасположение. Невольно вспоминалось, как год назад, отойдя от общежития на самый край высокого берега, он вглядывался в заречную равнину, размеренную разноцветными и разнонаправленными прямоугольниками лугов и полей. Как сбегал луговой тропинкой к реке, и бескрайняя равнина при этом уменьшалась вместе с высотой, пока не скрывалась вся за речными кустами на берегу. Что там, за рекой? — гадал Игнат. Непременно что-то удивительное, загадочное и интересное — так он думал тогда. Теперь перед его глазами была разгадка: налипающая на сапоги грязь, черная земля под ногтями, превратившийся в казарму клуб, скука и вопрос о том, случайно ли слова «раб» и «рабочий» имеют один корень?