Иван Алексеев - Светлые истории

— Как мы будем встречаться? Наверное, я должна теперь к тебе бегать, но я так не хочу. Ко мне домой тебе тоже нельзя.

— Мы придумаем, — сказал Дима. — Обязательно придумаем. Если людям вместе легче дышится и интересно, что-нибудь у них обязательно образуется.

Ира с облегчением выдохнула, услышав, что мир для Димы сегодня тоже обновился, и, взъерошив его седеющие волосы подсмотренным сегодня движением материнской руки, вылезла из машины, сразу почувствовав навалившуюся на нее усталость и желание побыстрее добраться до кровати.

Она спала как убитая, проснулась в семь часов утра полная сил и побежала под душ, который не смогла принять перед сном.

Помывшись, она захотела посмотреть на себя в зеркало.

У родителей в квартире был раскладывающийся трильяж, в который она, раздевшись и слушая испуганно стучащее сердце, рассматривала себя со всех сторон, вертясь и поворачивая боковые зеркала, пытаясь понять в девятнадцать лет, за что ее полюбил Антон.

В их с Антоном квартире такое большое зеркало было без надобности. Зеркало над туалетной полочкой в ванной было самым большим, больше зеркала в прихожей, перед которым она красила губы и подводила глаза. Но в него не было видно даже живота.

Она сложила кулачки в виде фиги и, дразнясь, подставила их к груди. Потом принесла из кухни табуретку и залезла на нее, чтобы рассмотреть живот и ноги. Осмотр низа ее тоже не вдохновил. Нужно было немножко подбрить волосы и вообще заняться собой. Постричься. Покр*аситься. Обработать ногти на ногах. Снова записаться на шейпинг, чтобы хотя бы бедра и зад приобрели былую привлекательность.

Вдохновленная громадьем задач, она обдумала их еще раз, наскоро позавтракав, и перешла к уборке квартиры. Впрочем, ей можно было не убираться. Свинячить без мужиков было не кому: плита на кухне блестела, все вещи лежали на своих местах, рыбацких штанов и блесен на балконе не было, туалет и ванная были чистыми. Все же она пропылесосила ковры, тщательно протерла во всех комнатах пыль и протерла влажной тряпкой полы.

Уборка у нее заняла чуть больше часа, а не полдня, как обычно.

Переместившись на кухню, она сготовила борщ на мясном бульоне, потушила овощи и курицу, сварила компот из попадавших на даче кислых яблок и остатков вишни. Постояв перед открытым холодильником и подумав, она накрошила в глубокую прозрачную миску свежей капусты, зелени, морковку и сладкое яблоко из магазина — получился витаминный салат, который осталось заправить маслом и соком лимона.

Пообедав борщом и салатом, Ирина села на диван в зале и сложила ручки. Настало время подумать о будущем.

Однако думать о будущем не получалось. Вместо этого она вспоминала свои вчерашние подвиги, краснела и улыбалась. Она знала, что полюбила и не знала, что ей теперь делать: плакать или радоваться.

Она подумала про Диму, который, наверное, уехал купаться, потому что говорил, что не может долго сидеть дома один. Какой он был нерешительный поначалу вчера и как осмелел вечером в машине…

Стоявшие перед домом машины поразъехались, телевизор она не включала — в квартире было тихо, и в этой тишине ей казалось, что она слышит пение лесных птичек, хруст высохшего белого северного мха под ногами, гул покачивающихся на ветру сосен и шелест их высоких крон, зовущих взлететь и полетать над землей.

К ней вернулись пойманные вчера настроение безмятежности и медленное время, в которых она четко увидела, как люди убивают любовь и несут в мир ненависть, мучая свою душу и души своих близких.

Она с ужасом видела, что тоже участвовала в этом процессе массового помешательства, когда опутывала Антона паутиной долга, а в минуты собственной слабости проклинала его и даже желала ему смерти; когда ненавидела людей, оказавшихся рядом и нелюбящих ее, считая причиной своих душевных болей не себя, а их.

Она видела, как любовь уходит, когда люди стараются запастись ею впрок. Как в огороженных для нее, чтобы не улетела, клетках, появляется ненависть и приводит с собой зло, которое начинает разъедать душу.

Любовь — вольная птица. Прилетает свыше. Дается всем и не принадлежит никому. Ее можно прогнать или убить, как и все живое, и тогда жизнь станет мукой, потому что петь о радости будет некому.

С высоты медленного времени Ирине показалось, что она способна побороться за любовь и многое исправить. В себе она уже не сомневалась, она думала о других, веря, что ее любви хватит на всех. Ира хотела, чтобы все были счастливы: и она, и Дима, и его жена, и ее Антон.

Теперь она знала, что сказать сыну, чтобы он взялся за ум, и хотела помочь подругам, особенно Светке, которая привыкла излучать показную радость. И еще Ирина пожалела невзлюбивших ее женщин на работе. Она понимала, почему они бесились. У них ничего не осталось, кроме работы. Двое были матерями-одиночками, мучились с выросшими и не желающими работать оболтусами. Одна — бездетной. Ира даже поежилась, представив, какой запас неистраченной любви травил их все эти годы. Они могли возненавидеть весь мир, а не только замужних дам, приходящих невесть откуда и претендующих на их работу.

Ее радостные мысли и светлые надежды омрачил проснувшийся внутренний голос, ехидно подсказавший, что ей придется обманывать, если она собралась быть и женой, и любовницей, и что если любовь не терпит неволи, то почему она будет терпеть обман?

Голос был хитер, но она больше не хотела его слушать. Зачем он ей нужен? Ведь он сам подстроил все, что случилось, а теперь издевается. Хватит. С нее довольно. Он ее больше не обманет. Она сильнее него, потому что любит.

Вернувшиеся из деревни мужчины застали дома заботливую хозяйку и добрую мать. Ирина не играла, она любила. Тепла затаенной любви, которую разбудил в ней Третьяков, хватало на всех.

Весь вечер Антон любовался тем, как она суетится, и довольно посмеивался, решив, что она соскучилась по нему. После ужина Ира попросила Андрея запустить на большом телевизоре в зале хорошее семейное кино через компьютер, и они втроем посмотрели добрый фильм о собаке, собравшись рядышком и одинаково реагируя на трогательные моменты, совсем как в старые времена.

Ночью Антон залез к ней в постель. Ирина просила его быть потише, потому что закрывшийся в соседней комнате сын не спал, и, расслабившись, тоже старалась не закричать. Может, ей так показалось в силу привычки, но Антон, как мужчина, подходил ей больше Димы. И все же сердцу не прикажешь. Забываясь под Антоном, она представляла себе Диму и шептала «люблю» ему, обманывая мужа.

Уже в воскресенье на улице поднимался сильный ветер, нагоняя с севера облака, а с понедельника погода совсем испортилась. Пришли дожди, заметно похолодало, народ приоделся, заговорил про осень и загрустил по уходящему лету, хотя еще неделю назад все как один мечтали об окончании жары.