Иван Алексеев - Светлые истории

Ира выпила кофе, не почувствовав его вкуса, приготовила ужин и до прихода мужа спряталась в спальне, представляя себе, как Светка спокойно ехала в машине, как привычно смеялась над всем, что видела по дороге, и как толком ничего не успела понять. Просто почувствовала страшный удар сзади и сразу умерла.

Свету похоронили во вторник.

Ирина ходила в здание администрации, где выставили гробы.

Белое лицо Светы было чистым, только на переносице остался небольшой темный след от удара. Она лежала непривычно строгой, похудевшей и, пожалуй, красивой. Об этом грешно было думать, но Ира ничего не могла с собой поделать, думая, что Светкина диета украсила ее в гробу. А еще, сколько она не смотрела на подругу, никак не могла поверить в ее смерть. С утра в ушах Ирины стоял знакомый раскатистый гогот и этот ее коронный «И—харь!» с выдохом. Неужели она никогда больше этого не услышит?

Строгие мужчины в костюмах говорили красивые слова. Игорь плакал, обняв сына за плечи. Невестка рыдала, как в деревне. Покойных заложили цветами с головы до ног. Смотреть на все это не было сил. На кладбище Ира не поехала.

Все эти дни и до конца недели Ирина избегала Диму. Выходила из комнаты, когда он заходил. Делала вид, что очень занята. Он понял ее, перестал появляться. К тому же у него были свои проблемы. В его отделе выявили нарушения режима. Там все заперлись по комнатам и писали объяснительные секретчикам, которые поймали людей, тайком выходящих в Интернет, а в компьютере начальника нашли следы незаконно напечатанного документа.

Ирина приняла на себя часть вины в смерти Светы. Не из-за предупреждения во сне, который она не поняла. А из-за того, что много раз хотела с ней поговорить и все откладывала. Ей ведь каждый день прямо напоминали, что надо поговорить с подругой. Если бы она послушалась, а не откладывала, то выстроился бы другой жизненный сценарий, как ей объяснял Дима, и Света бы не умерла.

А еще она думала, что откладывала разговор с подругой из-за Димы, с которым не намиловалась, и поэтому на их любви тоже была часть вины в смерти подруги.

Эта мысль как разрезала ее пополам. И ее, и ее любовь.

Столько всего было против того, чтобы она любила Диму, что даже он задумался, когда она с ним поговорила начистоту.

— Что это, как не знаки, про которые ты сам мне говорил! — чуть не плача, говорила Ира. — Все против нас! Я не знаю, что мне делать!

— А помнишь, когда-то давно, когда мы просто дружили, ты говорил, как тебе нравится смотреть на мою семью? Ты сказал, что я лечу впереди, а чуть сзади и по бокам — муж и сын, одинакового роста и почти одинакового сложения. Ты сказал, что я их веду, а они точно мои рыцари-защитники. И что мы все похожи поворотом головы и все смотрим в одну сторону, словно выполняем одну общую задачу, известную нам и никому другому, кроме нас.

— Я представила себе эту картинку, — продолжала Ира, — и поняла, что не смогу их бросить, что это мой крест, что я их должна вести за собой дальше, а ты мне в этом мешаешь, забирая мои силы и чувства. И все равно я не знаю, что делать, потому что люблю тебя. Если ты скажешь мне сейчас: «Пойдем!» — я пойду, я не могу противиться тому, что ты во мне отыскал. Но если с моими мальчиками случится беда, когда я буду с тобой или буду думать о тебе, я этого не переживу.

Третьяков не знал, что ей сказать. «Ничего нельзя изменить», — она сама не понимала, как точно выразила суть их отношений, в которых было слишком много знаков и пророчеств. Он тоже не мог бросить жену. И он тоже любит Ирину и пойдет за ней, если она его позовет. Это другие люди как-то устраиваются, а некоторые даже не на две семьи, а больше. Похоже, у них так не получится.

Третьяков не стал говорить женщине, что думает. Он обнял ее, она прислонилась к нему, и какое-то время они были одни не только в комнате, но во всем мире.

— Даже если нам не суждено быть вместе, — сказал Третьяков, — все равно ни о чем не буду жалеть. Эти чувства, которые я вспомнил, когда ты мне рассказала о своих чувствах, — они многого стоят. Любовь, которая переполняет тебя, которой хочется поделиться со всеми… Когда она есть, мир светлый, когда нет — становится тьмой. Ты такая молодец, что рассказала мне об этом!

— Ты говоришь так, как будто мы прощаемся! — возмутилась Ирина. — Мы еще ничего не решили. Мы просто думаем, что делать.

— Я и не прощаюсь, — прижал ее к себе Третьяков. — Я просто думаю. Например, о том, как медленно готовятся в жизни изменения, и как быстро они происходят. Любые изменения. От роста грибов и их прорыва из земли до взрыва ровных товарищеских отношений и наших с тобой дум, что теперь с этим делать.

Прощаться с ней Третьяков пришел через неделю.

— Я увольняюсь, — сказал он. — Поеду к жене. Ты бы видела, как смотрели на меня начальник и директор, когда я предложил себя в качестве жертвы режимщикам. Как на спасителя. Читай, как на дурака.

— Зачем ты это сделал?

— Считай, что устал. Надоело здесь трудиться.

— Это они дураки! С кем они останутся?

— Главное, что они тут будут работать. А с кем, они найдут.

— Но как же ты?

— Как-нибудь. Как всегда. Я не пропаду, не переживай.

— А я?

— Ты тоже не пропадешь. Я буду думать о тебе. Если тебе станет плохо, вспоминай, как здорово мы с тобой катались. Тогда ты почувствуешь меня, как бы далеко я от тебя не был.

Ирина не нашла слов, чтобы его остановить. Она понимала, что он уезжает из-за нее, и не смогла его остановить.

Ночью к ней подлез соскучившийся Антон. Когда он устал и пошел к себе спать, она стала вспоминать Диму, и ей действительно показалось на миг, что он с ней, — она чувствовала его так, как будто он был рядом.

Сна как не бывало. Ирина лежала с открытыми глазами, слушала, как неподалеку похрапывает Антон, и ей хотелось зарыдать во весь голос, жутко, до мурашек по коже, как давно в ее детстве рыдала в деревне по покойному мужу ее двоюродная бабушка.

Она повернулась к окну и стала смотреть через тюль на заглядывающую в спальню полную луну. Звезд сквозь тюль не было видно, и луна казалась ей большой и одинокой спутницей ночи.

Луна двигалась по черному небу слева направо, спускаясь и меняя цвет отраженного света с белого на желтоватый. Ирине казалось, что луна знает, как дрожит ее сердце от неизъяснимой любви ко всем людям и ко всему миру, в который перешла ее любовь к милому и странному Третьякову. Пусть ее любовь несовершенна, пусть люди не замечают ее, но она есть, она такая, на какую Ира способна, без обмана.

Впрочем, небольшой обман был. Не ко всем людям ее любовь была одинакова. Был милый друг, любовь к которому толкала ее всей своей силой, стоило только подумать о нем. Был человек, который знал, как сильно она умеет любить.