Сергей Яковлев - Советник на зиму

— Тетя Маранта, можно еще печенья? — слышится детский голос из-за портьеры.

Маранта медленно встает, сбрасывает кота, чуть виновато улыбается Несговорову, берет со стола печенье и удаляется. Он слышит ее голос:

— В последний раз! Тебе пора спать. Сказки тоже не будет, мне сегодня некогда. Спи сладко!

Несговоров ревнует Маранту сразу ко всем: и к задиристому парню, открывшему дверь, и к этому малышу, и к коту, что гневно застыл там, где его кинули, подняв хвост трубой, в ожидании извинений и новых ласк.

— На ночь я всегда рассказываю Ване сказку, привык уже, — объясняет Маранта Несговорову, поплотнее задергивая за собой портьеры. — А по праздникам пеку печенье. У Алисы двое, она с грудной зашивается… Молодая вдова. А тут еще брат ее недавно вернулся, на корабле служил. Вы его видели, он вам дверь открывал.

— Да уж. Довольно агрессивный юноша.

— Леша такой, какой есть. Его казарма озлобила. Он прямой, вспыльчивый, над такими больше всего потешаются. Страшно представить, что он там перенес. Могли еще к какой-нибудь отраве пристрастить, сейчас везде полно наркотиков. Работы не находит, сидит на шее у сестры, тоже не великая радость… Вообще-то он хороший мальчишка. Честный, верит в справедливость. Надежный друг. Если нужен защитник, лучше него не найти. Мы все за него переживаем.

— Что вас связывает с этой семьей?

— Соседство.

— И только? Странно, — бормочет Несговоров.

— Что странно?

— Да все. Вы — изумительно талантливая молодая актриса, про вас сочиняют легенды. Но вашего имени почему-то нет на афишах, в театре вы не числитесь…

— А это необходимо?

— По-моему, да. Живя среди людей, приходится настаивать на каком-то статусе, выгораживать себе место, и чем выше оно будет, тем все-таки надежнее… Да разве вы сами не говорили недавно о пользе влиятельных знакомств? И вот я нахожу вас в старом доме за кладбищем, где вы возитесь с чужими детьми, печетесь о каком-то недоросле!..

— …И сушу на печке носки бродячего художника. Передвижника, можно сказать. А вы надеялись найти меня во дворце?

Маранта не ждет ответа, даже головы не поворачивает в сторону Несговорова. Она хлопочет у стола: раскладывает по тарелкам салат, режет хлеб, достает из печки чугунок с картошкой… Кот, наконец, утешился, заскочил на печку и усердно там умывается, лишь изредка застывая с поднесенной к морде лапой и прикушенным язычком, выпучившись на Несговорова, точно впервые заметил в доме постороннего и немало этому дивится.

Несговорову тоже поручено дело: откупорить бутылку вина.

— Простите, я без подарка, даже без цветов, — спохватывается он.

— На окне ваша роза, видите? Все, что от нее осталось, — с сожалением говорит Маранта. — Она слишком долго была на холоде, мне не удалось ее сберечь. — И энергично добавляет: — Вы потратили в прошлый раз последние деньги!

Несговоров и не пытается ее опровергать:

— Это был мой долг.

— Нет, это был мой долг! И господина Викланда. Идея моя, я готова уже пожалеть, что подала ее, а Викланд — такое уж у него амплуа: международный ответчик за наши грехи. Его контора вообще-то не бедная. Но в результате все расходы благородно берет на себя человек, у которого нет ни дома, ни работы, и вдобавок больная девочка на руках…

Маранта теперь далеко от него, на другом конце стола. Она не ест, не притрагивается к вину, только угощает. Несговоров и ест и пьет. Он сомлел в тепле.

— Расскажите, что было с Дашей? Как это случилось? — спрашивает Маранта.

— После концерта я нашел ее на чердаке без сознания. Ее рвало. Видимо, отравилась, съела что-то из остатков той пищи…

— Но ведь мы все это ели? Даже вы, хотя вам было очень противно!

— Да уж, до той ночи я и представить себе не мог…

— И все-таки вы ели. По той же причине, по какой покупали цветы. Это был ваш долг.

Несговоров пристально вглядывается через стол в лицо Маранты, но ничего не может на нем прочесть. Глаза ее опущены, скрыты под ресницами.

— Может быть, это не самое худшее, что я сделал той ночью из ложного понимания долга, — тихо говорит он и проводит ладонью по лицу, пытаясь протрезветь. — Мне как-то не по себе. Я просто физически ощущаю присутствие кладбища. Давайте выпьем, а? Только вместе, рядом.

Он идет со своим бокалом вокруг стола к Маранте, опускается возле нее на колени, заглядывает снизу ей в лицо — и видит, что она смеется. Несговоров в растерянности. Маранта берет себя в руки, поднимает бокал, но ее снова разбирает неудержимый смех, она отставляет бокал подальше и закрывает лицо рукой. Смех такой, что его можно перепутать с рыданием.

— Простите, — говорит Маранта между всхлипами. — Мне все это напомнило одну картину… Наша с вами поза…

— Картину? Какую картину?

— Пожалуйста, не обижайтесь. Сейчас у меня пройдет.

— Все-таки, о чем речь?

— Картину… Автопортрет с Саскией на коленях…

Несговоров возвращается на свое место. Маранта какое-то время не издает ни звука, уронив голову на скрещенные на столе руки. Затем резко выпрямляется. Ни тени веселья, глаза смотрят отрешенно, как после долгого сна.

— Что-то случилось? — растерянно спрашивает Несговоров.

— Нет… Да. Да нет! — Маранта через силу пытается улыбнуться. — Все хорошо. Даша поправляется. Вы сидите в тепле, добрались наконец-то. Это я виновата. Мне нужно было подробно объяснить вам дорогу. Так вы действительно разочарованы моим… статусом? Вас пугает это жилье?

— Наоборот, мне здесь нравится. Похоже на старинный замок, хотя и с русской печкой. Как называется этот узор на занавеске: мережка? Помню, у нас дома, когда я был маленьким, висели такие же. Поразительно, что вы такая… русская! В старом быту было много женственного, стыдливо-лукавого, правда? Очевидно, дверь — это что-то не очень приличное. Дыра. Ее лучше скрыть от случайного глаза, чтобы не подсматривали, не совались кому не надо. Но это все-таки дверь, на нее важно указать, привлечь внимание, может быть, даже заманить: кружевами, там, оборочками всякими… Как заманивают под юбку. — Голова немного кружится, от дерзкого сравнения прошибает пот, Несговоров летит куда-то, но ему совсем не хочется останавливаться. — Две шторки по бокам да одна сверху, для пущей целомудренности, как передничек… Иначе про эту дверь могут и забыть, никто туда не потянется…

— Это жилье кухарки, — отрезвляет его Маранта. — Здесь она готовила на всех и здесь же спала. Теперь наверху оборудовали еще одну кухню, готовят себе сами… Кухарка умерла. Она была моей крестной и завещала эту жилплощадь мне. Я здесь недавно, почти ничего не успела поменять.

— Вот как! Мне-то подумалось, это вы навели уют…

— Теперь уют не кажется вам уютным? — жестко спрашивает Маранта.