Сергей Яковлев - Советник на зиму

Несговоров холодеет и на секунду крепко зажмуривается.

— Я ничего не знал. Простите.

— Я сама во всем виновата, — говорит Маранта, овладев собой. — Вела себя гадко, чуть было не испортила наш вечер. Не знаю, что на меня нашло. И еще эта площадь… Никогда не прощу себе, что втравила вас в это.

— Нет, — быстро возражает Несговоров. — Вам не в чем себя упрекнуть. И так далеко моя несвобода все-таки не заходит. Мы все, конечно, пленники кого-то или чего-то, времени прежде всего, но каждый, в конце концов, должен отвечать за себя сам. А вы и все, что исходит от вас, для меня вообще вне суда и оценок. Это даже не норма, это что-то выше нормы. Как благодать для верующего.

Несговоров различает в глазах Маранты нежную мольбу.

— Вадим!..

— Не сидите там. Это я должен сидеть у ваших ног.

— Нет, все не так. Мне нравится быть внизу. А ты должен другое.

— Другое? — Он не способен вдуматься, настолько ошеломляет внезапное «ты».

— Женщина не может взять на себя все. Кажется, мне приходится объяснять слишком простые вещи, но, право же, я не виновата…

Последнее Маранта произносит с дрожью в голосе, отворотив лицо.

У Несговорова мутится разум. Он не чувствует своего тела, не испытывает никаких желаний — ничего кроме страха перед безвозвратно уходящим временем, отмеряемым неровными толчками сердца. С каждым ударом растут тревога и отчаяние. Малодушие подсказывает, что он уже безнадежно опоздал, что теперь как ни поступай — все выйдет умышленно, нелепо, оскорбительно… Наконец он решается: неловко подхватывает Маранту под локти, приподнимает, притягивает к себе. Она поддается, но как-то скованно, отяжелев, словно лишившись воли. Боком, одним бедром усаживается к нему на колени. Голова низко опущена, волосы закрывают лицо. Он охватывает ее голову ладонями, стараясь приподнять, чувствует, как она вся пылает. Это придает смелости. Губами пытается нащупать в спутанных волосах ее губы, и не может найти, и целует, торопясь, прямо через волосы все ее жаркое лицо…

— Я тебя боюсь, — признается он, пытаясь дрожащей рукой убрать пряди с ее лица.

— Да, — шепчет Маранта. — И правильно делаешь. Ведь я ведьма. И живу на кладбище. Сейчас вот сяду на помело…

Ему удается, наконец, справиться с волосами и на одно безумно счастливое мгновение увидеть ее шепчущие губы: как они живут, дышат, мерцают в улыбке, не имея никаких очертаний, будто растворенные в сумраке, будто они и есть сам воздух любви — но это слишком короткое, слишком неуловимое впечатление, он уже прижимается к этим губам своими, уже осязает их жаркое трепетание, чувствует ее тонкий, сладкий, легко скользнувший к его губам язычок — невозможное, никогда раньше не испытываемое им блаженство…

Время остановилось. Никто более не ведет ужасный счет секундам, не отмеряет начала и концы.

— Еще вчера я бы не поверил, что способен быть таким счастливым, — шепчет Несговоров возле самых ее губ, оторвавшись от них в какой-то миг, чтобы перевести дух. — Тебе может показаться смешным, но то, что сейчас со мной происходит — это все, чего я хотел от жизни, к чему шел долгие годы. Когда я увидел тебя на сцене, а потом в фойе, я мог лишь мечтать, как маленькая Даша: вот бы и мне когда-нибудь оказаться рядом с Марантой, в одном с ней прекрасном мире, чтобы иметь возможность подойти после спектакля, подарить цветы, удостоиться улыбки… Именно тогда мне пришло в голову, что моя жизнь, к несчастью, слишком плохо написана, и ее уже не переписать заново. Ты сама и есть сказочное воплощение той белой формы, которую я ищу с детства. Большего жизнь просто не может дать, выше тебя нет ничего. Звучит высокопарно и в каком-то смысле кощунственно, как будто и жить дальше незачем и идти некуда, но именно это я чувствую. Когда запредельное счастье вот так, совершенно незаслуженно, сваливается в руки, как его охватить? Что с ним делать?..

— Отвернуться и бежать, — бормочет Маранта в сторону.

— Да?.. Ты правда этого хочешь?

— Я этого не хочу. — Она привлекает его к себе, обняв за шею. — Но этого, может быть, хочет судьба. Так принято считать. Так говорят. — Она снова отдает ему весь свой влажный горячий рот…

— Никогда не рассказывай мне, что говорят или могут сказать другие, — просит Несговоров в очередную минуту передышки. — У нас все особенное, ни на что чужое не похожее. Мы с тобой будто идем навстречу друг другу по тонкой натянутой проволоке. Это опасно, непривычно, вначале я боялся осрамиться и отступал. И ты меня презирала, но иногда — из жалости или любопытства, уж не знаю — снисходила ко мне. А теперь я полюбил балансировать с тобой на высоте и не вынесу, пожалуй, ничего другого.

— Выше забираться — больнее падать…

— О чем ты?

— О том, что нет все-таки ничего вернее банальностей. Всякая истина, стоит лишь ее сформулировать, тут же становится банальной. Говорят, сомнения и нерешительность — плод европейской культуры? Паралич воли. Никаких «да» и «нет», только «да нет»…

Они сидят все в той же неудобной позе. Маранта кидает рассеянный взгляд на печку. Несговоров, посмотрев туда же, видит азартный блеск в глазах уставившегося на них сверху кота и невольно ослабляет объятие. Маранта чуть отстраняется, садится прямо. Ее лицо, только что горевшее, кажется бледным и очень усталым. Под глазами обозначились темные круги, губы обсохли.

— Наверное, я ужасно выгляжу? — с трогательной тревогой спрашивает она, поправляя взлохмаченные волосы. — Мне придется умыться.

Какое-то время Маранта еще у него на коленях, но вот осторожно соскальзывает. К ней возвращаются всегдашние легкость и грация. Он пока удерживает ее руку, но вот уже и рука уходит — не сразу, почти незаметно, но непреклонно. У Несговорова не хватает духу ее удержать. Он поднимается, идет следом. Маранта берет со стола свечу, в глубине комнаты за печкой отбрасывает шелковую занавеску с набивным узором по кромке, открывает маленькую умывальную комнату. Несговоров видит белый таз на табурете, ведро с водой, ковшик, пластиковые флаконы разной формы и величины, большое зеркало. Он молча наблюдает. Маранта со свечой в руке долго стоит перед зеркалом с опущенными глазами, как будто молится или обдумывает важное решение. Наконец, поднимает на себя взор. В зеркале появляются ее темные глаза, которые начинают немой диалог с самими собой. Они возвращают зеркалу свой отраженный взгляд, ловят его, и опять возвращают, и снова ловят… В этом бесконечно повторяющемся вызове Несговоров чувствует такую отрешенность и концентрацию, что ему становится жутко. Можно подумать, что Маранта готовится взойти на костер. Жизнь отражений длится какие-то секунды. Маранта замечает в зеркале Несговорова и спохватывается: