Татьяна Лебедева - Осень нелюбви

— Поверь, перспективы там очень хорошие, — продолжал Юра. — Есть деньги, есть, где жить. Ты разбираешься в черепице, знаешь, где, что и по каким ценам заказать, я умею строить. Из нас получилась бы отличная команда.

— Большое спасибо, Юр, — ответила я. — Но я не поеду.

— Почему? Ты же хотела уехать, хотела начать новую жизнь.

— Юра, я не могу, — я закусила губу. — Я должна быть здесь. У меня болеет мама, я не могу ее оставить.

— Очень, очень жаль, — вздохнул Юра. — Если вдруг передумаешь — звони, предложение остается в силе.

— Спасибо!

— Пока! Хорошего дня!

— И тебе.

Я должна быть здесь, еще раз прошептала я. Я не могу убежать от своих ошибок, нельзя просто взять и уйти, так ничего и не исправив. У меня есть мама, которая нуждается во мне и в моей помощи. Каждый вечер она ждет меня дома, чтобы я развеяла ее страхи. Страхи, которые настигают ее в одиночестве, — и она начинает в тревоге метаться по комнатам, высматривая в окнах, когда же я появлюсь на аллее к дому, когда же я скажу ей хоть одно теплое слово, когда же дом снова наполнится жизнью — и исчезнут зловещие тени. Я не могу быть настолько эгоистичной, чтобы оставить ее наедине с ее болезнью. Мне не надо ехать в погоне за счастьем за сотни километров, ведь мое счастье — внутри меня, нужно лишь понять это, взглянуть на мир как на великое чудо, где меня поджидает много сюрпризов, и где я могу достичь невероятного: стоит только захотеть и поверить. А любовь, она ведь везде, она вокруг нас, в сердцах каждого из людей, в луче солнца, в первом снеге, — и ее не надо искать, бросая единственного родного и близкого человека.

По дороге домой я купила маме орхидею в горшке. Она была необычного ярко-синего цвета. Я думала, что именного такого цвета самое большое живое существо на планете — синий кит. Или синяя птица, которая однажды улетела у Метерлинка, — и теперь каждый мечтает поймать ее.

— Мам, теперь у нас будет жить синяя орхидея, — сказала я ей с порога и протянула горшок.

— Зачем ты ее купила? — удивилась мама.

Она застыла в коридоре с выпученными глазами.

— Я хотела тебе подарить. Разве тебе не нравится? — спросила я.

— Очень красивая, — оттаяла мама. — Но она ж, наверно, дорогая? И цветов я никогда не выращивала.

Она растерянно взяла горшок в руки и начала с любопытством рассматривать.

— А теперь я часто буду покупать тебе цветы, и у нас в доме их будет много-много. Они будут цвести, — и тебе будет радостно.

— Даша, что ты выдумала еще, — она заулыбалась. — Не надо тратить деньги на это. Денег нет. Мне и одного цветка хватит.

— Нет, мам, надо! Поверь: очень надо!

Мама поставила орхидею на подоконник в кухне.

— Может, ее полить? — заволновалась она.

— В магазине сказали, что пока не нужно. Потом. Ей и так хорошо. Я посмотрю в Интернете, как за ней ухаживать, и расскажу тебе.

— А что ж она такого цвета странного? — все никак не могла успокоиться мама. — Ты у меня как всегда… все у тебя не как у людей. Если цветы, то и те какие-то синие.

— А она, — как море, понимаешь.

— Да, я была на море… давно, когда тебя еще не было, — снова улыбнулась мама. — Ездили с твоим отцом.

— Вот видишь! Будешь смотреть и вспоминать!

Мама села на табуретку возле кухонного стола, и по полным щекам у нее медленно поползли две прозрачные слезинки.

* * *

30 ноября, когда рабочий месяц уже закончился, но зарплату за него еще не выплатили, в три часа дня в офис приехало московское начальство. Андрей, черный и задумчивый, нервный от бессонных ночей, собрал всех работников в выставочном зале. Мы уже понимали, о чем пойдет разговор. Возле кресла бухгалтера, переминаясь с ноги на ногу, стояли два незнакомых мужчины: менеджер и юрист фирмы. Кратко и запутанно они объяснили нам причины закрытия филиала и попросили написать заявления на увольнение по соглашению сторон. Никто из нас не согласился. Тогда они пообещали нам, что выплатят полностью деньги за ноябрь и прибавят еще такую же зарплату сверху. Если же мы откажемся и решим отстаивать свои права через суд (в том числе право на два жалования компенсации), — работу мы все равно потеряем, но получим лишь голые оклады без бонусной части, которая и составляла основную часть нашего заработка. А выплата еще и растянется на несколько месяцев. Нам надо было перекурить и посовещаться. Мы вышли в коридор, Коля толкнул дверь на улицу, но она оказалась заперта на замок. Мы были, словно пойманные в ловушку животные. Коля с Родионом плюнули, Лёня ударил по двери кулаком. Ничего не оставалось, как закурить прямо в коридоре.

— Сволочи, — процедил сквозь зубы Родион.

Коля согласно закивал головой.

— Сейчас я все порешаю, — засуетился Лёня. — Сейчас сюда приедет прокурор города! — угрожающе сказал он. — Я весь Курск на уши поставлю! У этой конторы вообще лицензию отберут!

И он принялся обзванивать всех своих знакомых и громко и возмущенно рассказывать о незаконном увольнении.

— Сволочи, — повторил Родион. — Хоть бы два оклада сверху дали, как положено. А так… Ну где тут работу за месяц найдешь? Нет работы. Чем дочек кормить буду? Ничего не подпишу!

Он курил сигареты — одну за другой, не останавливаясь.

— Что значит, не могут приехать? — возмущался в трубку Лёня. — Да это беспредел! Я буду звонить выше, проблемы будут у всех, поверьте!

Все эти разговоры, объяснения, уговоры и перекуры длились еще два часа. Неожиданно первым сдался Родион. Сгорбившись над столом, тихо и покорно он оформил заявление, и, ни на кого не глядя, уехал домой. Потом написали и все остальные. И все с той минуты остались без работы.

Мы разошлись, даже не попрощавшись по-человечески. У всех на душе было паскудно. Менеджер головного офиса открыл нам двери и выпустил на улицу. Там в вечерней полумгле шел легкий белый снежок. Он падал на землю — и тут же таял. Я села за руль и завела машину. Дорога была мокрой и скользкой. Я ехала домой и смотрела, как потихоньку сгущались вечерние сумерки.

Вскоре позвонила Анька. Она плакала. От нее ушел Илюша.

— Даша, мне так плохо, — всхлипывала она. — Еще вчера он ночевал у меня, мы пили вино и смотрели мультики. И все было хорошо! Понимаешь, все было хорошо! А сегодня… — и она залилась слезами.

У меня болезненно сжалось сердце.

— Анечка, родная, любимая моя! Мне так жаль, что мы далеко друг от друга! Больше всего мне сейчас хочется обнять тебя! И мы бы поплакали вместе! Ань, я уже плачу…

Мои глаза действительно наполнились слезами. Я машинально вела машину, но видела перед собой только заплаканное Анькино лицо, видела, как она не выпускает из рук телефон в ожидании звонка или хотя бы смс от Илюши, как в день моего отъезда из Киева.

— Ну почему, Даша, почему? — спрашивала у меня Аня.