Наталья Самойленко - Давай пошепчемся...

Она, затихая, шепнула: «Так в этом и суть.

Зачем тебе то, что ушло навсегда, безвозвратно?»

Меж трепещущих пальцев твоих

Льется шёлком волос водопад.

Шепчешь нежно Есенина стих,

Он про счастье, что «окнами в сад».

Говоришь — та же «розовость щёк»,

Хрупкость плеч, и сияние звезд,

Что в глазах золотой огонёк

Со слезами — расплавленный воск.

Обжигаешь дыханьем, скользят

Под лопаткой ладони. Молю,

Чтоб умолк твой словесный набат…

Я Ахматовой строки люблю…

Благоухал октябрь травою прелой.

Оскомину набил рябины цвет.

Носился ветер зло, остервенело,

В лицо кидая листьев винегрет.

Повисли на деревьях клочья неба.

Через прорехи нудный дождь рыдал —

В проплешинах подтаянного снега

Узоры вязью капель разбросал.

Заворожёно вглядываясь в руны,

Послания читаю между строк…

И тонет в позолоченной латуни

Луж маслянистых высохший цветок.

Руки легли ожерельем на хрупкие плечи.

Кончики пальцев по кнопочкам кожи стучат.

Замерли шорохи, стихли бессвязные речи,

Только слова в глубине твоих глаз не молчат.

Плещется вечер во взгляде, темнеющем в страсти.

Воздух насыщен ванилью с парным молоком.

В танце любовном сплетаются наши запястья.

Я наслаждаюсь мгновения сладким глотком.

Чувственный ветер в трубе водосточной романсы

Басом выводит, срываясь на тонкий фальцет.

Он умоляет: «Останься… Останься. Останься!»

Я улыбаюсь и нежно шепчу ему: «Нет…»

Растревожила сдавленным плачем метель ледяная.

Заскреблась, точно путник уставший, под низким окном.

Бушевала и билась в безудержной страсти — шальная,

А потом увлеклась, и от снега вдруг стало темно.

Бесновалась шаманом, стучащим в невидимый бубен.

Завывала волчицей, лишенной последней любви.

То в прозрачной вуали, то в старом облезлом тулупе

Перед ней преклоняли деревья колени свои.

Утихала и вновь в безнадеге бросалась на приступ.

То ложилась ковром серебристым, то рваным тряпьём.

И звала с бесконечною скорбью в молитве пречистой

Сердцем женским трепещущим сердце твоё.

Шубейку накинула,

в шаль обернулась,

бегу и догнать не могу

мятежную, пылкую,

страстную юность

и слезы-печатки в снегу.

От тянущей боли

смешалась.

Смешалось

в туманах ночных бытие.

Все глупости жизни —

великая малость,

что камни в прозрачном ручье.

Но их не поднять,

сбередишь только пальцы

в холодной седой полынье.

Бегу от себя

под ажурною шалью,

не в новенькой шубке,

в хламье.

В радужке глаз голубых

океан —

Там, то ли впадина,

то ли вулкан,

зрачком закрепленные.

Спрыгнуть вниз или

вынырнуть вверх

не получится —

лучше не мучиться.

Значит просто тонуть,

жить как все —

как-нибудь.

От случая к случаю

Заливая горе в стакан,

долю враз отхлебнуть,

болью скрючиться

и уснуть…

Чтобы увидеть там,

в радужке глаз голубых, —

океан…

Замела зима тропинки детства.

Где теперь искать его следы?

Я по ним бродила с малолетства,

Там душа и помыслы чисты.

В валенках стою я на крылечке,

Бабушка со мной, калитки скрип.

Пошагали бодро, и сердечко

От тоски и боли не щемит.

Все ещё живые, молодые,

Только вьюга горе ворожит.

Многих нет родных, снега глухие

И не слышат здравия молитв.

Загрустили звезды, хладным звоном

Загремел сосулек стройный хор…

Годы пролетев, бесцеремонно

Поменяли жизненный узор.

Слезы от бессилия глотаю.

В прошлом беззаботном, как в раю,

В мыслях детства с нежностью купаюсь…

На крылечке с бабушкой стою.

Я влюбилась в ноябрь

и в метель за окошком,

в бесшабашную удаль осеннего дня.

В непролазную хлябь

по дорогам и стёжкам

Не удержишь меня, не удержишь меня.

Ветер с рёвом в лицо

бросил белую россыпь,

ветви в косы заплёл у дубов вековых,

потрепал бельецо

у березовых рощиц,

по домам напустил сквозняков ледяных.

Что мне холод шальной,

что мне ветер морозный,

не страшна непролазная, топкая хлябь.

Под счастливой звездой

завершается осень —

утопает в снегах мой любимый ноябрь.

Черной точкой из клочьев тумана морозного,

Дня уставшего, кислого даже промозглого

Приближайся скорее, о счастье беспечное,

Несказанно прекрасное, доброе, вечное.

Долгожданное, легкое и безмятежное,

Бесконечно родное, безудержно нежное.

Предвкушеньем наполнено тело до края.

Из густой пелены я тебя призываю.

Воздухом плотным, морозным закручены листья.

Громко хрустя под ногами случайных прохожих,

Вмиг рассыпаются, словно истлевшие письма,

Строки которых по-прежнему мысли тревожат.

По тротуарам безлюдным шатается ветер,

Бьет по щербатым деревьям, шныряет в проулки.

Бронзово-сизый фонарь, как свеча на рассвете,

То замерцает, то вспыхнет — то яркий, то тусклый.

Сумерки в сердце вползают шипящею кошкой.

Тени бросаются оземь бесформенной массой.

Бродит по стынущим улицам женщина-осень,

В сладостной дрёме укутав волшебные сказки

лета минувшего…

Давай позавтракаем вместе.

Что будешь чай, какао, кофе?

Я приготовила план мести,

Но поменяла карты осень.

Взамен червовой дамы крести,

Как ни крути и в фас и в профиль.

Вчера твердил — «уйду» — раз двести

Сегодня ты не многословен…

Не бойся, сдерживаю бестий

Внутри меня, хоть жаждут крови.

Я приготовила план мести…

Что будешь? Чай, какао, кофе…

Пока меняет карты осень?

Голос «мёдом» звучал, повторяя: «Люблю!»

Мне поверить хотелось невольно.

Саксофоном в пластинке стонал старый блюз,

Сердцу делая сладко и больно.

Корчась в муках, свеча на старинном столе

Превращалась в чадящий огарок.

Наша ночь за окном становилась бледней,

Трелью нежной всплакнула гитара.

Шелест утренних слов на молитву похож.

Ты мне шепчешь: «Прости!» — осторожно.

Шёлк холодных объятий — грубее рогож.

Фортепиано заныло, как сложно

Ощущать, что ты в новое утро плывешь —

Вновь одна или снова свободна…

Сорвался лист на землю золотой.

Летел и вспоминал о жарком лете,

Дождях грибных, о птицах на рассвете