Кит Стюарт - Дни чудес

– Привет, Ханна, – говорит она.

– Привет, Элизабет, – отвечаю я.

Я провожаю ее в дом. Мы не обнимаемся.

Мы проходим в гостиную, и она усаживается в папино кресло, пока я готовлю на кухне чай. Я держу чайник под краном, но он так сильно трясется, что вода разбрызгивается повсюду. Я держусь за край мойки и делаю несколько глубоких вдохов. Я говорю себе, что это просто женщина, которую когда-то знал мой отец, но ощущаю бушующие эмоции и не знаю, как их назвать.

– Очаровательный дом! – кричит она из гостиной.

Конечно, она не видела его раньше. Мы переехали сюда уже после ее ухода.

– Скоро я покажу тебе его весь.

– Повсюду разбросано так много книг, – говорит она. – Некоторые вещи не меняются.

Не знаю, хочет ли она этим сказать, что папа всегда много читал или что он всегда был неряхой, но от этого замечания я прихожу в еще большее волнение.

Я возвращаюсь в гостиную с двумя кружками чая и пачкой шоколадного печенья. В комнате висит неловкая тишина, мы сидим, молча озираясь по сторонам. Напряжение просто нереальное. Я окунаю в чай печенюшку и тут же забываю о ней, пытаясь придумать, что сказать. Половинка печенья отламывается и тонет в чае – у нас с папой всегда так.

– Ну, как твои дела? – с живостью спрашивает она. – Вернулась в школу?

– Нет, ушла.

– Значит, не часто будешь видеться со своим бойфрендом?

– Мы поссорились.

– О господи, мне жаль! Переживаешь?

– Я слишком утомляюсь, чтобы думать о нем. Правда, я все время очень, очень устаю. Стоит пройти больше десяти шагов, и мне уже нужно передохнуть. Это паршиво, потому что мы занимаемся нашим проектом «Спасите театр», и я пытаюсь помогать из дома.

– Твой папа говорил мне о закрытии театра. Я не знала, что он запланировал какой-то проект.

– О, это не он, – говорю я. – Это мы. Он ничего не знает.

И тогда до меня доходит, что это еще один секрет от него.

– Почему?

– Потому что он немного сдался. Не участвует в этом душой.

Она кивает и улыбается с таким видом, что я испытываю злость, хотя и не понимаю почему. Я крепко сжимаю кружку – вот-вот треснет, залив меня чаем и раскисшим печеньем.

– Это то, что мы делаем для него, – объясняю я. – Я не хотела, чтобы он узнал, потому что у нас может не получиться. Люди могут не прийти. К тому же у нас нет лицензии на проведение развлекательных мероприятий. Формально это незаконно. Наверное, нас всех посадят в тюрьму.

– У тебя мало других забот?

Вместо ответа я переключаюсь на свое печенье. Я принимаю решение извлечь его из чая и осторожно запихнуть себе в рот, но Элизабет внимательно наблюдает за мной.

– Как ты справляешься со всем этим? – спрашивает она.

– Бывает так, что… – начинаю я, но тут же умолкаю и задумываюсь, поскольку не знаю, как объяснить это незнакомому человеку – незнакомому . – Бывает так, что я лежу в кровати и без конца реву, раз за разом спрашивая: «Почему я, Господи?» На меня нападают эти приступы ужаса, кромешного ужаса и страха из-за того, что происходит, – я имею в виду операцию, которая может изменить мою жизнь. Вот с чем я сталкиваюсь. Это очень важно и охренительно… извини… по-настоящему страшно. Но я поняла, что физически не выдержу следующую неделю, или месяц, или год, если буду постоянно бояться и плакать. Бывают дни, когда жизнь просто идет, знаешь? Просыпаешься, тебе надо чем-то заняться, потом ешь, а вечером ложишься спать. Иногда мне хочется совсем исчезнуть, а иногда просто пройтись по магазинам с подругами.

– Ну, я, по крайней мере, могу отвезти тебя в магазины, – говорит она. – Хотя не уверена, что в вашей округе есть большой выбор. Прилетай в Дубай – они строят самые большие в мире торговые комплексы.

– Не знаю. Не знаю, как это получится – с полетами и прочим. – Я инстинктивно прижимаю руку к груди.

– О-о… – вздыхает она.

– Думаешь остаться там?

– Я там уже десять лет. Это потрясающее место, но со временем начинаешь понимать… все это внешняя сторона – деньги, имидж. Я подумываю о новой пробе сил. Сейчас, с появлением Интернета, происходит много всего интересного. Революция Веб 2.0, обмен видео, подкастинг, повсюду Wi-Fi… Силиконовая долина бурлит, в Лондоне тоже куча проектов.

– Ты можешь вернуться в Британию?

– Не знаю. Это зависит от… множества вещей.

Наверное, мой вопрос задел ее за живое, потому что Элизабет вновь умолкает, и я вижу, как она обводит взглядом комнату. В конце концов она замечает фотографию на камине – там они с папой еще до моего рождения. У них очень счастливый вид. На ней куртка с капюшоном, но она все равно выглядит классной и безупречной. Папа в костюме пирата. Она замечает, что я тоже смотрю на снимок.

– Это мы на Эдинбургском фестивале в тысяча девятьсот восемьдесят шестом, – говорит она. – Он рассказывал тебе об этом? На следующий год после окончания университета. Том… то есть твой папа… представлял там шоу с группой друзей-актеров. Мы все остановились в крошечной квартирке в Лите, спали по восемь человек в комнате. У нас не было денег, и постоянно шел дождь.

– О-о, блин, это звучит ужасно!

– Могло быть, – отвечает она с задумчивым, мечтательным выражением на лице. – Но твой папа… Он умел превращать все в приключение. Он находил самые лучшие представления, лучшие бары и вечеринки. Мы танцевали сальсу, пили абсент, подружились с финской труппой мимов. Мы бродили туда-сюда по Королевской Миле, раздавая рекламу его пиратской версии «Доктора Фауста». Воздух пах дождем и хмелем с Каледонского пивоваренного завода. Это было так… Иногда, когда мы бывали вместе, казалось, может произойти все, что угодно.

На какое-то время напряжение спадает. Мы обе оказываемся во власти этих приятных воспоминаний.

– Но он так и не вырос из этого. Его друзья ставили пьесы в «Ройал-Корт», «Олд Вик», «Лирик». Он был счастлив, показывая там и сям небольшие спектакли. Похоже, он и сейчас этим доволен. Хочу сказать, он может быть потрясающим, он мог бы руководить Национальным театром. Я и правда в это верю. Просто хочу, чтобы он разглядел в себе этот потенциал.

Почему-то это меня достает. Действительно достает. Что-то у меня в голове переключается с беспокойства на потерю самообладания.

– Это совсем не так! – говорю я очень громким, резким голосом. – Он очень много работает в театре! Спроси любого!

– Я не хотела сказать…

– Из твоих слов выходит, что он не хочет себя утруждать, но это не так! Он любит свой театр. Не его вина, что «Уиллоу три» закрывается.

– Ханна, я не это имела в виду.

– Нет, это! Ты не знаешь, чего это ему стоило. Ты смотришь на него свысока, но что ты на самом деле знаешь? Ты нас бросила!

– Дай объясню…

Пути назад нет.

– Как ты могла?

Она уже по-настоящему паникует, это чувствуется по голосу.