Кит Стюарт - Дни чудес

– Папа, наверное, рассказывал тебе. У нас не получалось.

– Не получалось для тебя! Для тебя!

– Ханна, прошу тебя, дай мне объяснить. Я была влюблена в твоего отца. Думала, это то, что мне нужно, но не смогла справиться. После твоего рождения я просто… Мне так жаль. Ханна, я почувствовала себя обманутой, опустошенной, и я ничего не могла с этим поделать. Все говорили, что это послеродовая депрессия. Я ходила к психотерапевту, принимала лекарства, делала все, что в моих силах.

– Но все же я тебе была не нужна.

– Нужна! Нужна! Но я не могла… Во мне не было всего этого – того, что делает из женщины мать. И это не приходило, хотя все говорили, что придет. Но, Ханна, ты была мне нужна. И когда я ушла, я страдала без тебя, это была физическая боль. Так больно мне никогда не было.

– Тогда почему не вернулась?

– Потому что вам обоим было лучше без меня.

– Нет! Разве не понимаешь? Твой уход уничтожил его! Он так и не оправился после этого! Ты стерва! Оставила его одного, и, когда я умру, он снова будет один!

Ну вот.

Я это сказала.

Когда я умру.

Потому что операция может не состояться. Потому что я могу не дождаться. Потому что мое тело может отторгнуть новое сердце.

Мои слова эхом отдаются в комнате, а потом наступает такая глубокая тишина, что кажется, ни слова больше сказано не будет. Потрясенные, мы смотрим друг на друга. В этот момент я слышу, как в двери поворачивается ключ.

В комедиях папа всегда отличался безупречной привязкой по времени.

При изучении театрального искусства в университете мы играли в одну игру. Два студента начинают импровизировать в эпизоде, а потом, в определенный момент, из другого помещения приходит третий участник, который должен включиться в контекст и плавно присоединиться. Это было забавно на занятиях по актерскому мастерству, но совсем не забавно, когда это происходит в твоей гостиной, а персонажами являются твоя дочь и твоя бывшая жена.

Вот увиденная мной сцена: Ханна стоит с расстроенным и сердитым выражением лица. Встревоженная Элизабет сидит в кресле, подавшись вперед. В повисшей тишине царит безошибочная атмосфера ссоры. Если вы так же часто, как я, смотрели «Оглянись во гневе», то за версту почуяли бы это.

– Привет, папа, – сказала Ханна.

– Привет, Том, – эхом повторила Элизабет.

В течение нескольких секунд никто ничего не говорит. Мы просто выжидаем, пока по дороге за окном проносится транспорт. В конце концов кому-то из нас придется нарушить молчание.

– Что ты здесь делаешь? – спросил я у Элизабет.

– Это я ее пригласила, – ответила Ханна. – Извини.

– Все нормально, – сказал я.

– Нет, не нормально, – возразила Ханна, сверкая на мать глазами.

– Ну-у-у… – протянул я. – Может, поставить чайник?

– Мы только что выпили по чашке, – сказала Элизабет.

– Сейчас поставлю. – Ханна направляется на кухню.

Я убрал с дивана пачку комиксов и сел, стараясь выглядеть спокойным и дружелюбным.

– Так что тут происходит? – поинтересовался я.

– Мне следовало сказать тебе, что я приеду. Я получила от Ханны письмо и просто… подумала, что мне очень надо ее увидеть, раз есть такой шанс. Я взяла машину у родителей и поехала, толком не подумав. О господи, какую сумятицу я тут устроила! – Она приложила ладонь ко лбу в театральном жесте отчаяния. – Красивый дом, прелестные виды.

– Зимой здесь бывает холодно.

– Это единственное в Британии, о чем я не жалею.

– Единственное?

Прошли тягостные минуты неловкого молчания, и Ханна вернулась с тремя дымящимися кружками чая, поставив их на кофейный столик рядом с блюдом шоколадного печенья. Неловкая, неестественная сцена была истинно британской по духу. За последние десять лет я представлял себе эту сцену воссоединения так много раз. Я воображал, что мы, быть может, встретимся в сельском кафе, или на красивом побережье в Девоне, или в какой-нибудь роскошной гостинице. В моей, прямо скажем, нереалистичной фантазии мы не касались того, что кто-то кого-то бросил, мы просто болтали – как настоящая семья. Я не ожидал нечаянной встречи в собственной гостиной за чашкой чая. Мне хотелось разглядеть в этом смешную сторону, разрушить ощутимый настрой на что-то плохое.

– Итак… – начал я. – Что я пропустил?

– Элизабет объяснила, каким благом был для всех ее уход, – со сдерживаемой злостью произнесла Ханна.

Я перевел взгляд с нее на Элизабет, которая в свой черед посмотрела на меня, а потом на Ханну. У меня в голове возникла нелепая мысль, что все это напоминает финальную сцену перестрелки из «Хороший, плохой, злой».

– Она права, – тихо сказал я. – Это разбило меня на мелкие осколки, но она права. Два года мы пытались как-то наладить отношения, но я чувствовал, что она ускользает. Потом меня вдруг осенило – стало ясно, что должно произойти. Ей надо было уйти.

– Значит, она поехала шляться по свету, а ты застрял здесь с ребенком.

– Нет. Я не застрял здесь с ребенком, я остался с тобой. Я видел, как растет моя дочь. Это было чудесно!

– Но Элизабет сказала, что ты мог найти актерскую работу в Лондоне.

– Может быть, но я не упустил шанса из-за тебя. Я вообще ничего не упустил. Просто я хотел не этого. Я хотел остаться здесь.

И я широким жестом охватил всю комнату с ее книгами, сценариями, фотографиями и афишами старых постановок в рамках, с небольшим открытым камином и грязными окнами, выходящими на поля.

– Послушай, – решительным тоном произнесла Элизабет, – перед твоим приходом я кое-что сказала. Мы говорили про наш снимок на камине. Из моих слов получалось, что ты не использовал свой потенциал, потому что не был таким же амбициозным, как твои друзья. Это было неверно. Совсем неверно, Ханна.

– Нет, ты права. – Пожав плечами, я уселся на диван. – У меня не было той напористости, что была у моих друзей. Никогда. У меня все это выражалось по-другому.

– Папа! – возмутилась Ханна. – Перестань ее защищать!

– Но это правда. Я мог бы подсуетиться, сорваться в Лондон, организовать маленький экспериментальный театрик. Вместо этого я приехал сюда, чтобы руководить «Уиллоу три».

– Но в этом нет ничего плохого! – воскликнула Элизабет. – Ты писал сценарии и играл в отличных пьесах, а потом приехал сюда и стал руководить классным театром! Ты ставил замечательные представления и поддерживал людей. И ты привнес в этот городок толику культуры.

– О нет, право. Ты ведь не знаешь, что именно мы здесь ставили.

– Знаю, – возразила она. – Я все про это знаю. – На секунду она умолкла, переводя взгляд с меня на нашу дочь. – Ханна мне рассказала. – (Ханна опустила глаза в пол.) – Она все рассказала мне об «Уиллоу три» и о том, как много значит ваш театр для нее и всех, кто здесь играет. Похоже, это чудесное место.