Александр Викорук - Любовь олигархов

У телефона оказался отец, и Петя с облегчением вздохнул и назвался. Неожиданно отец расчувствовался, заторопился, стал благодарить за звонок. Петя ответил, что с учебой нормально, сессию сдал. Потом он помялся и спросил, почему они развелись.

— Я вас очень любил, — ответил отец, — и сейчас. Но ссорились мы, с мамой-то. Вот так.

— Пап, скажи, — Петя помедлил. — Как можно с одной женщиной всю жизнь прожить?

— Я сам не очень… понимаю, — отец стеснительно хихикнул. — Но ты не думай, что расстаться легче. Сколько времени прошло, а всё болит. Знаю, что лучше так, а вот чуть вспомню — и довольно тоскливо.

— Ну, так это ведь мама, — сказал Петя, вспомнив, как легко забыл своих подруг. — С другими-то иначе.

Отец засмеялся снисходительно.

— Это для тебя она — мать, и другой никогда не будет. А для меня иначе. Тут другое дело. Как бы мы не были, ну, чужими что ли в начале, а всё равно что-нибудь да зацепит, вклинится, да так, что потом не оторвёшь. Понимаешь?

— Не очень.

— Ну, может, позднее разберёшься.

После разговора с отцом Петя вспомнил Мозгалёву и сразу решил, что она вряд ли объяснила бы, в чём тут дело. Она иногда при встречах в институте издали улыбалась ему многозначительно, с подтекстом и довольно откровенным. Петя медленно перебрал в уме подружек, перебывавших у него с февраля. Решил, что если и звонить, то Жене: она — единственная, казалось ему, могла что-то сказать.

Она была дома. Обрадовалась, как будто не было почти трехмесячного разрыва. Петя даже отнёс её радость на счёт своей неотразимости.

— Куда ты пропал? — спросила она, будто не понимала.

— Да так, дела всякие, — отговорился Петя. — А у тебя что, с тех пор никого не было?

Она долго молчала, потом сказала серьёзно:

— Нет.

— Ну и зря. Я ведь не запрещал.

— А мне никто не нужен… кроме тебя.

— А почему?

Она снова долго не отвечала, потом сказала обречённо:

— Я однолюб.

— Придумала тоже.

— Нет, просто я без тебя не могу, — сказала она жалобно.

Петя не знал, что сказать.

— А если мне другая понравится, тогда что?

— Не знаю.

Голос её дрогнул, Петя почувствовал, как безмерно жалко стало эту девчонку. Он вспомнил её нежноё податливое тело, беззащитно зябнущее, стоило лишь ненадолго оставить её одну, глаза с постоянным ожиданием в глубине.

— Да, — промычал он в трубку. — Ты в самом деле не можешь иначе?

— Не могу, — Женя едва лепетала.

— Ну, знаешь… ты не отчаивайся особенно. — Петя не понимал, как её утешить. — Может, образуется.

— Петя, — выдохнула она. — Ты… меня любишь?

— Конечно, всегда, — соврал Петя, и ему стало стыдно, а сказать правду не мог. Неожиданно добавил: — Но, ты знаешь, я тут полюбил одну женщину, так получилось. — Эти слова прозвучали для него странно и необычно, словно он открыл в себе нечто непонятное.

— Я боялась этого, — голос её прозвучал безнадёжно. — А она тебя любит?

— По-моему, нет.

— Ты очень мучаешься?

— Да. — Петя ощутил, как спала с души тяжесть, едва он пожаловался.

— Я понимаю тебя.

В воскресение дверь открыла Нарусина. Вера смутилась, может, потому и не прогнала сразу, а неуверенным движением руки пригласила войти. Петя остановился в прихожей, не знал, что сказать, увидел, как её лицо нахмурилось.

— А я вчера не застал вас, Вера, — сказал он.

— Не надо вам ходить. — Нарусина отвернулась.

— Я на выставке был, решил зайти. — Он запнулся: Там гравюра японская. Ваш портрет нашёл.

Брови её легко вспорхнули, она снова смотрели на него, и у Петя сладко замерло сердце. Он снова видел яркие лепестки губ, полные щеки, молочно-нежные, чуть розоватые, как спелый персик, чёрные изящные ресницы и глаза, тёмные, с тихим влажным блеском. «Нет, совсем не похожа, — подумал Петя, — лучше гораздо. Ничего в ней от японок».

В прихожую вошла Облиза, её длинная морда повисла возле колена хозяйки, коснулась ухом ноги.

— Иди к себе, Лиза. — Вера повела ногой, подталкивая собаку. — Ладно, — решила она, — раз уж пришли, чаем напою.

— А ваши предки откуда родом? — спросил Петя, когда Нарусина вернулась в комнату с чайником.

— Из Саранска, дед и бабка оттуда по отцовской линии.

— А японцев у вас в роду не было?

Вера засмеялась:

— Это в связи с выставкой? Нет, по крайней мере, мне неизвестно.

— Может, ошибаюсь, наверное. — Петя говорил немного волнуясь, словно хотел сказать главное и никак не решался. — Мерещатся мне в вашем лице какие-то восточные черты, азиатские.

— Ну что ж, азиатов, может, и намешено, где-то в тёмном прошлом.

— Ваше лицо перед глазами всё время.

— Лицо? — медленно проговорила Вера, потом встала, открыла ящик письменного стола, достала фотографию в рамке и поставила на стол, а сама села рядом, приблизив лицо к фотографии: — Похожи?

Сходство было полное: то же совершенство, на которое иногда способна природа, только глаза смотрят жестко и губы сложены чувственно, немного грубо.

— Похожи, — глухо проговорил Петя.

— А чем расходимся?

Петя снова перевёл глаза с лица Веры на портрет, и тут осознал разницу: был в лице на портрете едва заметный налёт гнильцы — а в чём, не уловить никак.

— Не знаю, в чём, но есть.

Вера встала, мгновенно убрала портрет и взволнованно прикрыла лицо руками.

— Как он мог не видеть? Пусть она мне мать, но я не могу понять. Та самая красота. Ослепила его — и убила. Ненавижу себя, потому что красивая, похожа на неё. Во мне иногда появляется желание нравиться, повелевать. Противно, как мужики млеют. Д о в о л ь с т в о, какое мерзкое слово. Мать все время его повторяет. А я не могу, хочу вырваться, уехать. — Она взглянула на Петю. — Я не пара вам, Петя. Это пройдёт, забудете — и всё.

Петя не знал, что сказать, он лишь чувствовал, что сейчас уже не может рассмеяться, как тогда у института.

— Если вы так считаете, — проговорил наконец Петя. — Но не торопитесь, Вера, ладно?

Она не ответила, но улыбнулась и кивнула. Петя встал и, забыв о чае, попрощался.

Вся следующая неделя прошла для Пети неожиданно растянувшимся праздником. Практика на дорожной работе не тяготила. Как только начинался очередной простой — асфальта нет, каток сломался или бордюрный камень не подвезли, — Петя садился немного поодаль от ребят, в жидкий тенёк кустарника и глядел в небо. А небо в эти дни было необыкновенно голубым, лишь в полдень пробегали завитые белоснежные облака, а потом быстро таяли в сухом нагретом воздухе. Её отказ нисколько не пугал его, было достаточно, что она говорила с ним, что она нравится ему, и теперь он понимал, почему Женя ни разу не попрекнула его за длительное молчание: она было гораздо счастливее его. Для неё каждый день вдруг стал осмысленным, приобрел новое значение. Какое?.. Петя даже не пытался точно ответить. Ему было хорошо.