Александр Викорук - Любовь олигархов

В пятницу вечером Петя снова поехал к Нарусиной. Дверь открыла незнакомая женщина в неряшливом халате, небрежно завитыми короткими волосами, голыми ногами с пергаментно блестящей кожей.

— Вам кого? — спросила он оторопевшего Петю.

— Веру Михайловну.

— А зачем она вам?

Петя долго соображал, как быть, затем сказал:

— Я студент, — и замолчал.

— А-а, — промычала женщина, лицо её стало мягче, — студент… Уехала Вера Михайловна, надолго. А я тётка её. Всего хорошего.

Дверь захлопнулась. Петя не мог отойти, слышал, как медленно простучали по полу когти Облизы. Петя снова нажал кнопку звонка, тявкнула Облиза. Женщина снова открыла.

— Ну чего тебе?

— А куда она уехала?

— В Камбоджу, на два года. Вот так, голубчик.

Петя ошарашено смотрел на неё, неожиданно для себя спросил:

— А её отец вам братом приходится?

— Точно, — женщина удивленно смотрела на Петю. — А ты откуда знаешь?

— Я у Веры Михайловны курсовую делал, она как-то рассказала, что он много путешествовал, — начал врать Петя.

— Вон чего. Ты знаешь, дружок, у меня варенье на огне, пойдём на кухню.

Петя сидел на табуретке возле стола и ел пенки, которые дала ему тётка. Она помешивала варенье и рассказывала, искоса взглядывая на Петю.

— Михаил немного с причудой был. Влюбился в эту стерву до беспамятства. А Верка вся в неё. Хороша, правда? Сердце только отцово, мягкое. Как для неё выламывался. У него ведь здоровье давно плохое было, а при ней совсем истончился. А всё лез в экспедиции, деньги зарабатывать. На медкомиссию друзей вместо себя подсовывал. Вот жилы тянул-тянул, да и лопнули. — Тётка огорчённо вздохнула. — Я ему сколько толковала: брось ты эту заразу, сколько баб хороших, хозяйственных, любить тебя до беспамятства будут, заботиться — а он всё своё. Она, говорит, хорошая! Ага, хорошая, — хмыкнула тётка. — А у самого глазищи сразу загорятся, смеётся. Ну и дураки эти мужики. — Тётка засмеялась, глянула на Петю и спросила: — Тебе Верка нравится?

— Она красивая, — проговорил Петя.

— Во-о, красивая, только улетела наша птичка. Что её понесло? Семью заводить надо, ей только свистнуть — набегут кобели проклятые. — Тётка хохотнула и снова вздохнула. — Чует моё сердце: загубит она себя, матери простить не может, от того и красота ей не в пору, а уж хороша. — Тётка покачала головой. — Говорит, поеду в Камбоджу работать, тошно в Москве. Ты видал! В Москве ей тошно. Всем ничего, а ей тошно, вот чудн ая. Так что, придётся нам ждать, и ведь не любит, лентяйка, письма писать, — она оглянулась на Петю. — А ты ничего так, парень ладный. Вот Верка стерва! Как зовут?

— Мне пора, спасибо вам, — торопливо сказал Петя. — Меня зовут Петей.

— А то посиди, Петя, сейчас варенье свежее будет, чаем угощу.

— Мне пора.

— А-а, ну ладно, — Тётка пошла провожать и заговорила быстро на ходу. — Заходи, если чего. Я тут жить буду, за квартирой смотреть. Если там чего Верке передать?

Петя шёл по затихшему вечернему переулку, с тоской смотрел на грязные стены домов и никак не мог поверить, что не дотянуться теперь до Веры. Нет её, нет. Лишь где-то, очень далеко, в какой-то неизвестной стране, как на другой планете, ходит, дышит, кому-то улыбается Нарусина Вера.

Дома вечером долго маялся, не зная, как отвлечься, слонялся по квартире. Проходя по коридору, увидел своё отражение в зеркале: понуро опущенная голова, тусклый взгляд, плечи обвисли. Усмехнулся, заметив сходство с собакой Нарусиной, решил, что надо кончать с хандрой, и взял книгу. Показалась скучной, бросил, открыл вторую, но в голову ничего не шло. Постоял у книжного шкафа, перебирая книги. Наткнулся на книгу о Японии, открыл. Напал на главу, где рассказывалось о японском монахе, который сотни лет назад соорудил перед галереей небольшой дворик, на котором не было ничего, кроме песка и пятнадцати камней. Причём с любой точки галереи можно было увидеть только четырнадцать, а пятнадцатый обязательно закрывался другими камнями. Оказалось, что с тех пор спорят о смысле этого сооружения, которое называлось «сад камней». Петя почти не вникал в рассуждения о том, зачем монах построил такой сад, он воображал себе этого японца, которого захватила странная идея сделать что-то непонятное, мучительное — и вот о н о мучает сколько людей и не поддается объяснению. «А может, хватит и того, что в жизни никак не разберешься? — подумал Петя. — Как мне быть, когда сколько ни ходи, ни ломай голову, а всё равно не придумаешь, не объяснишь? Не увидишь её!.. Совсем недавно было просто, а теперь. Двадцать четыре месяца. Как проклятые камни, загородили её!»

Стрелки часов давно уже уползли за полночь, а Петя листал книгу дальше. Наткнулся на фамилию Нари-сан, и в душе потеплело, как будто увидел родного человека. Снова подумал, что есть в ней нечто азиатское, такое, что вонзится в сердце и никогда не отпустит, станет всё время напоминать о себе. Стал фантазировать о том, как мог японец попасть в далёкий Саранск. Может, произошло это в прошлом веке. Прижился какой-нибудь пленный или торговец. Подыскали ему по простому обычаю невидную девушку, а потом расцвела в третьем-четвертом поколении азиатская кровь сильной и сочной красой. От того и глаза Веры наполнены таким сильным жаром, от того и душа возвышенно строга и не дает себе примириться. Может, поэтому и отец её сгинул в экспедициях, потрясённый любовью?

В понедельник отпросился у бригадира с обеда. Тот сначала выкаблучивался, напуская на физиономию дебильное упрямство, но уломать всё-таки удалось. Пришлось наврать с три короба, привлечь всю родню. Сказал, что двойня брата заболела и жена тоже, брать дежурит в больнице, и мать слегла с артритом, и надо сидеть с племянницей.

Когда отпросился, поехал сразу в институт, боялся никого не застать — всё-таки лето. На кафедре конструкционных материалов увидел парня, с которым говорил, когда приходил пересдавать экзамен. Выманил его в коридор. Сначала никак не мог ему объяснить, что нужно. Парень наконец переспросил:

— Так тебе Нарусина нужна? Она, брат, надолго умотала.

— А почему её послали? Не могли ещё кого?

— Ну, знаешь, это дело сложное. А она сама вызвалась. Алфеев даже не хотел отпускать.

Непонятно зачем, Петя продолжал расспрашивать парня, тот мялся, удивлённо таращил на Петю глаза. А когда мимо прошёл по коридору Алфеев, испуганно замолчал. Петя и сам догадывался, что странно выглядит его появление и вопросы, и всё больше злился на себя. Но тут Петя охладел к парню и отпустил его. С минуту ещё постоял в коридоре, а потом открыл дверь и подошёл к Алфееву.

— Александр Лаврентьевич, я к вам, — сказал Петя.

Профессор повернулся к нему, безразлично глянул бесцветными глазами, губы его мимолётно шевельнулись недовольно.