Андрей Углицких - На окраине Перми жил студент ПГМИ

Правда, помнится мне, что переносил я данные эти, в «ручном» уже, так сказать, режиме, взял как — то в самом конце обучения в ПГМИ и переписал, перенес с зачетки на бумагу эту важную информацию.

Но, ведь, жизнь прожить — не поле перейти: по ходу всех дальнейших моих переездов, смен мест жительств, бумага эта, как это часто случается, возьми да и запропастись! Исчезла куда — то! Ищи — свищи ее теперь!

Впрочем, твердо убежден, что учился я не хуже подавляющего большинства нынешних студиозусов. Косвенное, но серьезное подтверждение тому — то обстоятельство, что весь период обучения получал я стипендию (за исключением одного семестра). А получить стипендию с тройками, там, или задолженностями невозможно! Ни тогда, ни сейчас.

А вот теперь самое время перейти к одному из самых «сложных» эпизодов своего студенчества. К событиям из — за которых я когда — то целый семестр не получал стипендии. К своему личному «скелету в шкафу». (Не секрет, что почти у каждого человека имеются свои «скелеты» в шкафу. Побольше или совсем скромные, очевидные и не слишком).

Вот вам мой «секрет полишинеля»: в начале 1974 года, будучи студентом второго курса ПГМИ, я едва из него не вылетел… Из — за не сданного вовремя экзамена и последующей неудачной переэкзаменовки по важнейшей медицинской дисциплине — нормальной анатомии человека.

А что еще прикажете делать с не выдержавшим экзаменационного испытания студентом, допустившим действительно серьезную академическую задолженность?!

Рассказываю эту, в высшей степени, поучительную историю. В деталях и подробностях.

Чтобы понять, как «докатился я до жизни такой», неизбежно придется основательно «погрузиться» в специфику жизни среднестатистического студента медицинского ВУЗа семидесятых прошлого века.

Не открою никаких «америк», если «неожиданно» сообщу, что на успеваемости студента — неофита сказывается буквально все: и трудности перехода от наивного школярства к институтской образовательной системе, и проблемы и особенности студенческого бытия, быта, и специфика учебного заведения и многое, многое другое.

Обозначим некоторые важные проблемы этого переходного периода, применительно к жизни студента — медика.

Вот, по моему мнению, наикратчайший их перечень:

Синдром «белки в колесе»;

Хочу — посещаю, не желаю — пропускаю!;

Синдром тонущего «Титаника»;

Все пропущенное — отрабатывается!;

Ее Величество — Нормальная Анатомия Человека;

Синдром страха мертвого;

Синдром нигилизма, цинизма и «воинствующего атеизма»;

Синдром «застрявшей в горле» латыни.

Так уж впечаталось, вцементировалось в память: занятия в «моем» мединституте всегда начинались и заканчивались затемно.

«Благодарить» за это следует наши, разбросанные по всему городу, учебные корпуса и базы.

Обучение проходило на разных, весьма удаленных друг от друга территориях. Учебное расписание составлялось с учетом всевозможных временнЫх «допусков» и «зазоров», то есть, времени на необходимые переезды. Часто приходилось добираться из одного конца города — в другой.

Биология, история КПСС, гистология, анатомия, лекции — преподавались в главном корпусе; физика, общая химия, количественный и качественный анализ, биохимия — в теоретическом. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы!

Допустим, что у вас сегодня три учебные «пары». На круг это, вроде бы, немного: в чистом временном выражении, всего лишь 4,5 часа (1,5 X 3), плюс перерывы еще 40—50 минут, плюс 30—40 минут на обеденный перерыв. Итого: часов шесть. То есть, с 9.00 до 15.00! И все! Но не спешите спешить! Потому что переезды с одной базы на другую увеличат суммарную продолжительность студенческого трудового дня вдвое! Минимум!

Ведь, первая «пара» — это лекция, которая читается в Главном корпусе, а две оставшиеся — практические занятия, на которые надо переезжать в Мотовилиху.

Значит, надо добавить к расчетному времени еще минут тридцать (на переезд, раздевалки, транспортные катаклизмы — «трамвай пришел вовремя», «трамвай не пришел вовремя»).

А бывало так, что одна из двух оставшихся «пар» проходила в Теоркорпусе, но потом снова надо было возвращаться в Главный!

Плюс — какое — нибудь собрание, вызов в деканат, читальный зал, библиотека, профком, репетиция, да мало ли что…

Плюс — надо еще добраться к себе на самую окраину города.

В итоге, ты каждый день возвращаешься домой не раньше 19—20 часов вечера. Возвращаешься, чтобы с утра все повторилось сначала…

Иногда современные, нынешние студенты 19 19 Прим.: Речь о студентах — медиках РНИМУ им. Н.И.Пирогова начинают сетовать на трудности «жития — бытия».

Мол, ездить «приходится издалека», транспорт «ходит плохо», на дорогах часто случаются «автомобильные пробки, заторы».

Я вполне понимаю этих студентов: им и впрямь, бывает нелегко. Достается. Некоторые, действительно, живут у черта на куличках, иногда в самом глубоком Подмосковье. Транспортная система в Москве сильно перегружена, порой, «сбоит», работает ненадежно. Все так.

И «все же, все же, все же», у меня всегда есть, что на это сказать. Мой ответ состоит из всего лишь одного слова. Но — какого!

— ШЕСТИДНЕВКА!

Когда я его произношу, озвучиваю — наступает тишина. Мертвая. Тут же. В любой студенческой аудитории… Потому, что это, действительно, шок!

Студентам двадцать первого века трудно поверить в то, что студенты двадцатого XX учились по …шестидневной рабочей неделе. Со всеми вытекающими… Для современных студиозусов «шестидневка» — буквально, за гранью восприятия, понимания, полнейшая «жесть»! Жесть жести, даже!

А мы тогда, кстати, даже и не роптали. Потому что так жила вся страна. И мы, просто не представляли себе, как это можно учиться по какой — то иной еще «дневке», кроме той, по которой мы уже столь доблестно учились…

Не секрет также, что система институтского обучения (лекции — практические занятия, семинары, коллоквиумы) во многом и принципиально отличается от школьной (классной).

Например, в вузах не принято вызывать в деканат родителей проштрафившихся студиозусов или писать замечания в их дневниках, потому что в институтах вообще нет принятого в школах «дневникового» института.