Александр Кириллов - Моцарт

Вольфганг плачет, возвращаясь, не от горечи расставания и не от жалости к себе горемыке, а просто так, что жизнь такая — c’est la vie.

Следом уехал г. Раафф. Еще вчера они сидели вместе в его комнате, которую тот снимал у г. Ле Гро, и говорили о французах, о м-ль Вебер, о службе при дворе Карла Теодора, нынешнего баварского курфюрста. Раафф слушал невнимательно, снимая с пухлых пальцев, посверкивавшие перстни, и, машинально пересчитывая, раскладывал их перед собой на полных коленях, тыча в каждый пальцем. Вдруг неуверенно шарил взглядом, в поисках завалившегося перстня, рассеянно ощупывал под собой кресло, кося глазом на пол, и, обнаружив его, с трудом надевал на короткий палец.

Они музицировали и нахваливали друг друга, хотя пение Рааффа ему совсем не нравилось. «Это я понял сразу после того, как услышал его на репетиции „ Гюнтер“ Хольцбауера. Он был в цивильной одежде, в шляпе и с тростью. Когда он не пел, то держался принужденно, растерянно, как малый ребенок [замерший] перед кучкой своего г [овна]». Обедали внизу у г. Ле Гро, где никогда не скудели амбициозные таланты, критикующие всё и вся .

Нет его больше в Париже, нет, уехал, пустота, вакуум.

«Элегантный молодой человек [г. Кюмли, художник] пришел утром повидать меня, и говорит: мсье , я пришел от этого мсье , — и он показал мне портрет, на котором был изображен г. Раафф очень похоже» Это было прощание. Странное, разве нет?

И опять день да ночь — сутки прочь . Хожу, мыкаюсь по комнате, не знаю куда податься — всё не в радость… Вот в такие минуты пробуксовок и душевной маеты — время вдруг двинулось и пошло… Вам всё кажется, что вы ещё с ним в одной упряжке, в привычных хлопотах, в суете дня — а оно уже шумит, пихается, подмигивает огнями офисов, ресторанов, банков, элитных «высоток» с пент-хаусами под крышей и обтекает вас со всех сторон, как река застрявшую корягу. В детстве оно не поспевало за смышленым, пытливым, бесстрашным тобой — тяжелое, неповоротливое. Потом вы слились воедино, и оно исчезло, растворилось, будто перестало существовать — ужасное коварство. И вот — уже уходит, прости и прощай… «Что было любимо, всё мимо, мимо»… 186 186 А. Блок. Стихотворения. И ничего не остается как « стать водой, разлитой по земле, которая не может быть собрана» . Так, с годами, человек естественно переживает своё время. Но ужасное проклятие, если оно покидает вас в юности — вáс , жизнь которого с самого детства выстраивалась на успех , а восхищение и поклонение предполагались как данность, как воздух. Париж — тот, успешный Париж — манил былой славой, маячил в сознании как fata morgana . И вдруг — облом. Он оказался в состоянии слабой песчинки, которая, долго покоясь на скале, считала себя скалой, пока не задул ветер и не понес её над землей, бесцеремонно кувыркая, в то время как скала не шелохнулась, даже не уменьшилась… Синдром чудо-ребенка, как неизлечимая болезнь, не отпустит уже никогда, лишив полноценного бытования (в качестве мужа, отца, мужчины) и вдвое сократив жизнь…

Могло ли такое прийти в голову Леопóльда? И не только такое могло, окажись он в 21-ом веке. Но там — в 18-ом, он знать ничего не хотел, кроме одного — его сын станет, по крайней мере, кавалером Глюком, а еще бы лучше — Сальери, если не будет «пренебрегать настоящим и всерьез задумается, каким образом достичь всего, что он вбил себе в голову» . — «А разве я лишен прилежания, избегаю трудностей, работы… я этим занят весь день, но я люблю размышлять — упражняться — созерцать» То-то и оно, ловит его на слове отец. «А ты не должен зарабатывать деньги на жизнь?..» Легкомысленность, доверчивость, леность, переоценка своих возможностей мешают, по его мнению, преуспеть сыну. «Ты же постоянно заряжен на перспективу, которая еще чрезвычайно далека». — «Если писать мелочи, то и малого достигнешь… если же мне предложат написать большую оперу, я не испугаюсь… мысль, что буду её писать, меня окрыляет, я дрожу от нетерпения показать французам, кто — мы, немцы, и чего стоят они». — «Если ты всё еще продолжаешь строить воздушные замки и забивать себе голову чепухой отдаленного будущего, ты не продвинешься ни на шаг… Ты сейчас в Париже, и должен ловить малейшую возможность заработать minimum на свое содержание… За всё надо платить — это мудро, достойно, и принесет больше чести, если хочешь оставаться у мсье барона фон Гримма.… Я тебе никогда не говорил об обстоятельствах мадам д’Эпиней, но поскольку ты живешь у неё и, без сомнения, обедаешь там, послушай, что я тебе об этом скажу. Её положение далеко не блестящее, как ты, может быть, думаешь… Она вынуждена жить на деньги мужа 187 187 Дени Жозеф де Ла Лив д'Эпиней, главный сборщик налогов. Брак не был счастливым. В 1749 она жила с мужем раздельно, оскорбленная его пороками и неверностью. В 1755 году сблизилась с Гриммом. … Мсье фон Гримм тоже переживает не самые лучшие времена… Это разные вещи — приглашение на обед, или постоянное присутствие за столом, что может выглядеть нескромно». Но и на этот раздраженный окрик отца Вольфганг заметит скороговоркой: « Я не стóю ей ни гроша, их стол неизменен — в доме я или нет, они никогда не знают, буду ли я к обеду».

Он не может признаться отцу, что всячески ускользает от встреч с бароном фон Гриммом, давно жертвуя обедами у мадам д’Эпиней. И в комнате, отогревшей его в первые дни после похорон матери, а ныне смахивающей на арестантский погреб, он старается бывать только по ночам — вне их дома ему легче дышится. Но Леопольд безжалостен, он постоянно ему твердит: «Нельзя ничего требовать даром, иначе это выглядит как злоупотребление добротой». Он бьет по самому больному, цитируя в письме к сыну мнение о нем барона, которое, как видно, и сам разделяет: Мы [с Гриммом] «прекрасно понимаем, что, будучи в Париже 4 с лишним месяца, ты мало продвинулся, однако съел почти 1000 ливров… Я написал ему, что гарантирую все расходы… Я надеюсь, что ты способен жить один, не делая долгов… Представь, что ты, сохрани Бог, заболеешь или не будешь иметь средств… Не станешь же ты брать деньги у людей с добрым сердцем, [дающих] только из милости и жалости к тебе».

Парижское солнце сфокусировалось на полыхающей щеке Вольфганга, замершего на бульваре Бон-Нувель, и обожгло. Безуспешно ищет он в полемике с отцом веских доводов и упрямо чертит на земле числа, опробуя новую технику для творчества в качестве антитезы незыблемым законам барочной музыки. С аккуратно вычерченной цифровой таблицей сверяет он, бросая игральные кости, выпавшие очки, и что-то быстро вписывает себе в книжечку. Думаю, что современная алеаторика 188 188 Алеаторика — (от лат. alea — игральная кость, случайность) основывается на случайности события, проблематичности. Течение в современной музыке, рассматривающее случайность как основной формообразующий принцип творчества и исполнительства. знает в этом толк.