Александр Кириллов - Моцарт

Нет, не случайно, спрятал в свое время Леопольд юношескую симфонию g-moll от посторонних глаз и ушей, предупредив сына, что если он хочет добиться известности и достойного места при монаршем дворе, то… лучше не надо так глубоко спускаться в бездны души и пугать благодушных бюргеров взрывами страсти и апокалиптическими предчувствиями. Лучше изящно скользить по поверхности, писать коротко, легко, популярно, а в разговоре с гравером всегда интересоваться, что сейчас предпочитают.

Это путь верный, но долгий. Внедряться в сознание публики придется терпеливо и настойчиво, стараясь быть чуть интересней других, но, в общем, таким же, как все. Иначе, публика вас не оценит. Какой-то, скажут, безвестный немец (пусть и одаренный) — чего он хочет? Больших гонораров? Но для этого его должны повсюду играть. А чтобы его сочинения расхватывались музицирующей публикой, надо стать знаменитым. А чтобы им стать, надо приучить к себе публику, прикормить её безделушками, писать в их вкусе и тому подобное…

Конечно, Вольфганг был избалован ранним успехом, наивен и нетерпелив, но… Леопольд — что за тактику он выбрал? Такой тонкий знаток всех нюансов карьерной политики, как он мог так переоценить дипломатические возможности своего сына? И ведь не скажешь, что Леопольд одуван в белой панаме и розовых очках! И советы он дает сыну дельные, как и подобает умному и опытному придворному бойцу, отмечая его главную ошибку: «Ты нетерпелив, хочешь всё сразу, либо ничего». И далее, подробно, пункт за пунктом, как «десять заповедей», внушая: «Сначала глубоко изучи музыкальные вкусы французов, их оперу, их язык. — Глюк писал легкие пьески, чтобы понравиться и создать себе имя, а уж потом сделался законодателем французской оперы. — Прими предложенное [если бы ему это в самом деле предложили] место органиста в Версале: близость к королевской семье — это раз; к французской знати, посещающей Версаль летом — два; возможность иметь постоянный доход и шесть месяцев отпуска для жизни в Париже и поездок в Италию — три. — Дай к себе привыкнуть, лучше тебя узнать; посещай всех знатных особ, кому тебя рекомендует фон Гримм. — Издавай всё, что пишешь, и преподноси всем любителям музыки, обладающим властью. — Ты не должен сейчас покидать Париж; если ничего не произойдет, надо, чтобы ты остался в Париже на зиму — где жить? это другой вопрос».

Может быть, отпустив на «заработки» Вольфганга (удержать его в Зальцбурге уже не было никакой возможности), отец просто смирился, ни на грош не веря в успех затеянной поездки? Пусть мальчик попробует, раз ему этого так хочется. Если же у него ничего не выйдет и его нигде не возьмут на службу, он тут же вернется назад — домой, под его крылышко. Пусть и разочарованный, может быть, даже униженный, набивший шишки, осиротевший, но навсегда осознавший, что нет для него жизни без Папá.

Выпустив из рук свою драгоценность , Леопольд разом утратил покой, справедливо опасаясь, что бесхозная, она либо пропадет ни за грош, не дай-то Бог, либо попадет в плохие руки, что одно и то же.

Во многом и этим объясняется его болезненная реакция на неудачи сына, а не только всё растущие долги. Сын отбился от рук, и он, его отец, всё больше терял над ним контроль.

Отсюда его нетерпение и упреки сыну, которые шли вразрез с советами действительно здравыми. Но сдавали нервы, он требовал результата или немедленного возвращения.

Всё окончательно рухнуло в злополучный день знакомства Вольфганга с семейством Веберов. У Леопольда звериное чутье. Он, скучая по Анне Марии и уже предвкушая их встречу, просыпаясь с мыслью, что её возвращение приблизилось еще на один день — в один миг жертвует женой, отдав её Року за сына — жест отчаяния и не больше.

«Я писал вам [с мамой], как надо поступить, и уже связался с моим братом в Аугсбурге, но тут получил ваше письмо, которое меня изумило, смутило и опечалило. В этом письме, написанном ею без твоего ведома, она привела мне разумные доводы, почему, из любви к тебе, должна сопровождать тебя в Париж…

Если бы твоя мать вернулась из Мангейма в Зальцбург, она не была бы мертва, но как Божественному провидению было угодно пометить час её смерти 3-тьим июля, надо было, чтобы она покинула Зальцбург вместе с тобой , и чтобы её возвращению в Зальцбург помешало твоё новое знакомство».

Переписка нот Вебером-старшим, дёшево обошлась Вольфгангу, но если бы он знал или предвидел истинную цену этой, как ему тогда показалось, очень выгодной сделки. Если бы… не разрывало его в эти минуты желание крикнуть на весь мир отцу: «Я забыл в моем последнем письме о наиболее грандиозном достоинстве Mad [emoi] selle Вебер — кáк она поет Cantabile [!!!]» . И чтобы ни произошло потом, все ссылки будут на Божественное Проведение, которое, к несчастью, «сосчитало дни её [Анны Марии] жизни, и они подошли к концу. И значит, ей суждено было умереть в Париже, раз она не могла умереть в Зальцбурге… Господь сохранил жизнь твоей матери, когда ты родился 196 196 Вольфганг родился что называется, «в рубашке», т.е. вместе с детским местом. , хотя она и была тогда в большой опасности, и мы думали, что её потеряли. Но она всё же пожертвовала собой ради сына иначе. Её смерть, ход событий и весь их контекст свидетельствуют, что нить судьбы и Божественное Провидение не могут быть „прерваны“, не то ты бы дал мне понять намного раньше о твоем решении не ехать с Вендлингом, сообщив о своих сомнениях; и я бы, с моей стороны, оказывая доверие твоей мудрости и твоей добродетели , избавил бы тебя от него [Вендлинга]; ты бы и так уехал в Париж, но туда прибыл бы вовремя! У тебя была бы возможность завязать более обширные знакомства и иметь больше шансов, а моя бедная супруга была бы сейчас в Зальцбурге».

Жестоко так писать сыну, но душевная боль утраты была для него еще более жестокой, и он в отчаянии постоянно возвращался к этим мыслям — единственному утешению.

ДОРОГА ВСПЯТЬ

«На дальней станции сойду»…

Пишу в углу страницы: Salzburg, retour — zurückkunft под этот навязчивый мотив популярной песни с ностальгическим содержанием… Вспоминаю день его отъезда из Парижа и возвращения в Зальцбург…

«И хорошо с былым наедине»…

«Я сгораю от желания снова обнять вас и мою дорогую сестру, лишь бы только не в Зальцбурге, но раз это невозможно…»

Жизнь всегда из темноты на свет, из тесноты на простор, из духоты и неподвижности на свежий воздух к проселочной дороге…

«Ничем, ничем не беспокоясь»…

Миновали парижскую заставу.

Нет, что-то не так… Беспокойство не отпускает, не оставляет… Деньги, вещи — всё при нем. Нет-нет, всё не так. Не хватает, не хватает… Вещи упакованы и уложены на крыше дорожного экипажа, деньги в надежном месте, экипаж до Страсбурга, дорога оплачена… Предместья, деревушки, рыжухи-рощицы, речная пойма, копны, копны, копны, с игрушечными солдатиками, пастухами, коровами и овцами несутся на вас, дух захватывает — так что?..