Александр Кириллов - Моцарт

Помню ночь, холодную, темную, россыпи звезд над головою, ухабистую тропинку, по которой мы, спотыкаясь, шли в отель. Помню утро, свежее, солнечное, и сознание величайшего счастья, разметавшее сон. Это утро вместе с солнцем, холодной росой, шумящими деревьями и рекой на горизонте хотелось взять и, как на подносе, преподнести ей в виде свадебного подарка прямо в постель… Но я принес ей всего-навсего огромный арбуз, купленный на ближайшем рынке. Едва я приоткрыл дверь, розовая постель засияла в жарком солнце. Желтые пятна света, как ананасное желе, всколыхнули стены и часть потолка. Агнешка обхватила меня рукой за шею, потерлась о лицо щекой, глаза заспанные, счастливые. Из-под краешка одеяла показались две маленькие ступни с розовыми ноготками. Она встала, запахнула халат и ушла в ванную. Если бы она всегда оставалась такой. Вчерашней компанией все снова собрались в её номере. Ели арбуз, пили кофе, смеялись и дурачились — как это делают здоровые счастливые люди. Впереди еще два месяца съемок, а там, почему-то казалось, начнется другая жизнь. Она должна была начаться, потому что прежняя уже кончилась, изжита, вычадила, развеяна как пепел. И от этого такая легкость, безоблачное настроение, желание говорить взахлеб, строить планы, а может быть, уехать куда-нибудь и начать всё сначала. Бескрайнее поле, пустое, с уже пожухлой кое-где травой. Вóроны — черные, огромные — покрывают поле молчаливой стаей; острыми, как у стервятников, глазами поглядывают вокруг и топчутся взад-вперед. Всей компанией мы спешим к белеющему вдалеке храму. Мы с Агнешкой отстали, сели в траву, а потом улеглись на живот, глядя, как всё дальше уходят остальные, смеясь и размахивая руками.

Мы не хотели прежней жизни. Мы мечтали уехать в степь, в девятнадцатый век, в чеховскую усадьбу — и жить там, скучать, любить, страдать, но никуда не спешить и ни от кого не зависеть. Агнешка, серьезная, обстоятельная, с нею было надежно. Лёжа в траве, я нежно гладил её ладонь, белую и воздушную как крыло голубки; она раскрывала её под моими пальцами и снова сжимала в кулачок. Мы парили над полем, рассекая грудью травы, вслед за всеми — к древней церкви. Легкий ветерок порхал по полю, поднимая с цветка бабочку, сносил цепляющуюся за воздух прозрачную стрекозу, задевал и нас, приникших друг к другу. Мы собрались путешествовать через всю Европу от Скандинавии до Испании, через Польшу, Германию, завернув по дороге в Мангейм и Кирххайм-Боланд, и поселиться в Италии. Будем останавливаться в маленьких семейных гостиницах, знакомиться с людьми, с кем-то подружимся, а о ком-то скоро забудем. Каждый городок уходит корнями в многовековую древность, так захватывающе было бы проникнуть в его «родовую» тайну.

Ты мне снишься время от времени, тревожа и обжигая каким-то забытым детским счастьем. Мои щеки начинают сухо гореть. И как всегда во сне, мы, зная обо всём, что с нами случилось, снова ищем пути к сближению… Недомолвки, внезапные подозрения, предчувствие неминуемого разрыва, горькие примирения; мы от кого-то уходили, нас настигали, но мы отбалтывались, отбрёхивались, отбивались — и я опять завоёвывал тебя. Я дрался, как дрался и Вольфганг с отцом — за Лиз… В эту ночь ты опять пришла в мой сон ненавязчиво и настороженно. И вдруг я подумал, какое счастье, что это было у нас, подумал из такого далёка, где нас уже — тех — нет, где уже всё нам известно — от начала до конца… И пусть сердце, вспоминая, уже давно не бьется учащенно, и пусть всё забыло тебя, и твой запах, и твой шепот, но это было с нами… Люби, Вольфганг, свою Лиз, не важно, что станет с вами завтра, сейчас она твоя, еще тебе искренне рада, и, скажи, разве это не счастье, вспомнив её, вдруг понять ни с того ни с сего, что жизнь удалась…

Но Господь был милостив к Вольфгангу, подумалось мне, когда я наблюдал за Лиз во время наших съемок. Ну и взгляд: из-под челки с ухмылкой смотрят на тебя ослепительно красивые глаза маленькой стервозы — смотрят и всех предупреждают, что еще одно слово против и вы получите ужасную истерику. И ты постоянно настороже, не зная что будет в следующую минуту: либо она улыбнется тебе во весь рот, либо закричит во всё горло — и так постоянно, всё время на грани — красный-зеленый, красный-зеленый. Это были самые трудные для меня сцены в Кирххайм-Боланд. Мне иногда хотелось воткнуть шпильку в роскошный зад моей неписаной красавицы. Но всё имеет конец, и мы, слава Богу, не рассорившись, благополучно покинули «Кирххайм-Боланд». Подлинная же Алоизия Вебер, получив ангажемент в придворном театре, тут же перестала интересоваться Вольфгангом. Этот хлипкий безалаберный музыкантишка, может быть и талантливый, не имел ни хлебного места, ни влиятельных покровителей. Его приглашали в аристократические дома развлекать гостей, но никогда не принимали всерьёз, отделываясь пустыми обещаниями, советами и сочувствием. Кроме того, временами в нем просыпался дерзкий, злой и амбициозный юноша. Кто потерпит, когда вам дают почувствовать собственную бездарность или награждают меткими характеристиками, иногда очень язвительными, порой циничными. Безусловно, он далеко не баловень судьбы. Может быть, даже вечный неудачник, который частенько принимает желаемое за действительное. Но, — говорю я себе, — встает солнце, и с ним заново рождается на свет гений Моцарта — весь в стихии звуков, рефлексии, изменчивых настроений и призрачной игры женских глаз, — и всё это пронизывает и питает его до такой степени, что он может, не покривив душой, предупредить сестру: «Все мои мысли поглощены оперой, и я сильно рискую написать тебе вместо слов, сочиняемую мной арию».

ЗАЛЬЦБУРГСКИЙ УЖАС ЛЕОПОЛЬДА

Перед самым рассветом мы с Агнешкой проснулись почти одновременно. В дверь моего номера громко стучали, хотя осознание этого пришло не сразу. Агнешка затаилась, настороженно глядя на дверь, а я спросонья стал хвататься то за брюки, то за рубашку, невпопад застегивал пуговицы и совал правую ногу в левый ботинок. Этот ужас (а именно это чувство я испытал) был вызван внезапным пробуждением, когда неясно на каком ты свете — и от этого растерянность и ощущение беззащитности. Даже после того, как я выглянул за дверь, успокоив Агнешку, что кто-то просто ошибся номером, мы еще долго сидели, глядя друг на друга, не в состоянии прийти в себя. Конечно, у каждого был свой мотив внезапного панического состояния, но не в этом дело. Я вдруг всем существом прочувствовал, как был бы потрясен Вольфганг, если бы его отец, вместо письма, сам, собственной персоной явился бы в Мангейм.

Могу себе представить, как мечется в панике Леопольд по пустой зальцбургской квартире, снова и снова перечитывая отчет сына о поездке в Кирххайм-Боланд с Лиз и г. Вебером. За окном быстро темнеет, впереди его ждет долгая бессонная ночь. Как уберечь сына от надвигающегося несчастья — он в отчаянии. Леопольд окидывает взглядом комнату, постель, покрытую саваном бессонницы, столик со свечой, удушливо чадящей и вот-вот готовой испустить дух… Всю ночь он будет вскакивать с постели к столу, хвататься за перо и обессилено бухаться назад в постель, чтобы снова вскочить и кричать, кричать, будто сыну грозит смертельная опасность. Это как в дурном сне, когда бежишь от кого-то, не зная куда, и ждешь удара, неизвестно откуда. Всё — «винт свинтился». Он бросает перо и хватается за одежду, чтобы успеть к почтовому дилижансу, после обеда отправлявшемуся в Мангейм. Не предупредив Наннерль, бросив на ходу Трезль: «не ждите меня ни к ужину, ни к завтраку», он, запыхавшись, влезает в дилижанс. На рассвете дверь комнаты Вольфганга сотрясается от стука. Леопольд врывается в номер с воспаленными от бессонной ночи глазами: «Ты околдован какой-то бабенкой, ты хочешь закончить свои дни в чулане с кучей голодных детей на соломенном матрасе». Ни здрасьте, не снимая верхней одежды, кричит он на сына с присущим ему темпераментом, даже не заметив, как тот трясется от страха, а жена, появившаяся в дверях, стойко ждет, зная по опыту, что сейчас он ко всем глух. «Ты отправился в Мюнхен. Там ты питал поразительную симпатию к маленькой певичке из театра, ты ничего больше не желал, кроме как помочь немецкому театру встать на ноги ; теперь ты заявляешь, что никогда бы не позволил себе написать комическую оперу » .