Александр Кириллов - Моцарт

« Вольфганг ! — Я чуть не вскрикнул, получив болезненный удар коленкой. — Стоп! Эта патетика самообольщения закончилась… Хотя нет, наконец-то она у венчалась , вот именно, у-вен-ча-лась этой прозаической фразой о расходах тобою оплаченных. Мне это кажется знаковым в сюжете веберовского семейства, куда всякий, входящий с возвышенными чувствами, уходит с оплаченным (им же) чеком в кармане. Ты еще только день назад считал крейцеры, не зная как помочь отцу расплатиться с портным! Вспомни, как ты ужаснулся, у тебя на глазах выступили слезы, когда ты прочел в последнем письме, что отец вынужден появляться перед гостями в нищенском виде, а тут сразу столько денег, — хочу я устыдить его. — Стой, стой, стой! Ляг и выслушай, — удерживаю я Агнешку, распяв её на постели. — «Предложение твоё разъезжать с г. [Вебером] и N.B. 2-мя его дочерьми чуть не лишило меня рассудка. Как ты можешь позволить хоть на час обольстить себя отвратительной, внушенной тебе мыслью. Твоих старых родителей и сестру — побоку. И собираешься кочевать с чужими людьми? — я отпустил ей руки, не переставая её целовать и заглядывать в сценарий. — Какой импресарио не рассмеется, если ему в примадонны порекомендуют девушку 16—17 лет, ни разу не стоявшую на сцене… Скажи, знаешь ли ты примадонну , которая поступила бы в театр Италии, не сделав имя в Германии?..»

— Не выношу вас, — колотит она меня кулачками в грудь, — премудрых пескарей. Определенó вам судьбой сидеть в окопе, вот сидите и не высовывайтесь, и не учите тех, кто…» Защищаясь, Агнешка, как крестом перекрыла лицо согнутыми над головой руками, выставив перед собой острые локти.

«Ехать в Швейцарию, Голландию, — суюсь я в сужающиеся просветы между локтями, — да там целое лето нет ни души. А зимой в Берне и Цюрихе получишь как раз столько, чтобы не умереть с голоду. Назови мне какого-нибудь великого композитора, который счел бы для себя достаточным совершить подобный низменный шаг? — взываю я к здравому смыслу их обоих. — Марш в Париж! и скорей. И поступай как великие люди. Aut Caesar, aut nihil 86 86 (лат.) Или Цезарь, или ничто. [т.е. или пан или пропал]. Слава и имя человека с большим талантом распространяется из Парижа по всему свету».

Агнешка не успела мне ответить, я зажал ей рот: «Слышишь? — и посмотрел на дверь. — Голос Леопольда, он бубнит — слышишь?» «Пусть мама едет с тобой в Париж, чтобы вы устроились там надлежащим образом». «Господи, — смотрю я на неё, — вот она́, та минута, фатально изменившая её судьбу — распоряжения Леопольда не оспариваются».

Мы с Агнешкой молчим, хорошо представляя, что происходит за дверью. Но как объяснит Леопольд жене и сыну свое решение.

«Она, как будто знала о своей участи, — шепчет Агнешка, — помнишь, её письмо в Зальцбург: «Путешествие [сына] в Париж с Вендлингом 87 87 Вендлинг (Wendling) Иоганн Баптист (1729—1797) — мангеймский флейтист, виртуоз, друг Вольфганга мне не кажется правильным, я предпочту сопровождать его сама».

«А еще в декабре такая возможность даже не обсуждалась», — поддакиваю я Агнешке.

«Тссс», — прикрывает она ладошкой мне рот.

«Ей тогда б и в голову это не пришло».

«Не скажи, где-то в мозжечке такая мысль жила, вот послушай: «Ты легко меня можешь понять, я никогда бы с легким сердцем не покинула бы сына, мне совсем не в радость одной вернуться домой. Но что делать [!] … Путь до Парижа тяжел для моего возраста».

«Да они были так напуганы его страстью к фрейлейн Вебер, — шиплю я, — что Анна Мария, во избежание еще худшей катастрофы, всё же решается на эту рисковую поездку, а Леопольд, скрепя сердце, соглашается отсрочить её возвращение домой. Еще бы, чего стоит одно замечание сына: «Я так оценил эту несчастную семью, что ничего другого не желаю как только сделать их счастливыми».

«Представляю, каким взбешенным сидит сейчас Леопольд, в верхней одежде, почесывая влажные ладони, и говорит жене на ухо что-то очень важное и злое».

«Его слов не могу разобрать, но… голос Вольфганга слышу довольно отчетливо: «Вендлинг, как видно, безутешен, что я не еду с ними, но здесь больше его личной заинтересованности, чем дружбы. К тому же он совсем не религиозен, как и все его домашние. Будет достаточно вам сказать, что его дочь была maitresse » 88 88 (фр.) любовница. Элизабет Вендлинг (1752—1794) певица, дочь И. Б. Вендлинга , — срывается с языка у Вольфганга в своё оправдание. Стоп, приехали.

И как-то сразу охота играть в «дочки-матери» у обоих пропала. Агнешка вдруг заскучала, отстранившись. Сидит одна, плечи вздернуты, взгляд настороженный, будто сейчас ударят. Хочу её спросить, что с тобой, а вместо этого лопочу, мол: «Но кто же этого не знал. Богобоязненный юноша строгих правил приводит как довод общеизвестный факт»…

И едва улавливаю её ворчанье: «Разве повторять чужие сплетни не бесчестно?»

Ей стало холодно, она залезла под одеяло.

«Клянусь тебе, еще совсем недавно он ни за что, поверь, не согласился бы с отцом. Он бы защищал своих «добрых друзей [в том числе и Вендлинга], «которых несправедливо подозревают [т. е. Леопольд], будто они тайком строят козни [против него], а это явная ложь». Если бы не Лиз, он бы никогда, никогда…

Агнешка меня не слышит. Спутавшиеся волосы наполовину закрывают ей лицо. Рука беспомощно свисает с кровати.

«Разве неясно, — ищу я ему оправдание, — что, влюбившись, он запутался и, как всякий загнанный в угол, огрызается, кусает налево и направо. А как можно иначе объяснить такой пассаж в его письме из Вормса, когда с ним рядом Лиз, ради которой он не пощадит и родную мать, не то что… «Жопа Вебера, — стебается он со щенячьим восторгом, — ценится мною больше, чем голова Рамма 89 89 Рамм (Ramm) Фридрих (1744—1808) — гобоист мангеймской придворной капеллы, приятель Вольфганга , а пустячок из этой жопы мне больше по душе, чем все г-да Вендлинги…» Кроме того, он боится, что возмущенный отец потребует его возвращения в Зальцбург и приводит те аргументы своего отказа от поездки в Париж, которые, как он считает, для отца наиболее убедительны. «Меня пугает сознание, что во время путешествия мне предстоит находиться в обществе людей, чей образ мысли так разнится с моим и всех порядочных людей. Впрочем, они могут делать всё, что хотят, но у меня не лежит сердце путешествовать с ними. Я не имел бы ни минуты покоя, и не представляю, о чем с ними говорить, словом, у меня нет к ним доверия».

«Может быть, он решил, — прерывает молчание Агнешка, — что такое вранье, «невинное», как ему кажется, не навредит его друзьям, тем более его собственной душе? Но дорожка протоптана. Ложь, как плавун, ступишь и сразу теряешь под ногами почву, и пошло-поехало. Это можно называть вынужденным компромиссом, хитрой уловкой или трусостью — всё равно это сделка с совестью. От страха думаешь только о сейчас , а дальше — трава не расти. Вот, смотри (и она взяла у меня сценарий): «Я уже сделал им небольшое предуведомление. И объяснил, что за время моего отсутствия пришло 3 письма [!], о которых я ничего не могу им сказать, кроме того, что мне теперь будет трудно уехать вместе с ними [ ложь ] … Я закончу без помех Musique для Де Жана [ врёт опять ]. Я получу свои 200 фл. [ бахвальская фраза, чтобы подмаслить отца; получит он всего 98 фл. ] и смогу остаться здесь так долго, как того захочу. Я не трачу деньги ни на жилье, ни на еду». Ктó им устроил жилье на всю зиму в Мангейме и ежедневные обеды в своем доме — ни Вендлинг ли? «Главное основание, которое не позволило мне присоединиться к ним — это отсутствие оказии, чтобы отправить маму в Аугсбург. Как бы она осталась здесь одна без меня». Но мама, из-за которой он якобы не поехал с Вендлингом, чтобы не оставлять её одну, тут же становится «козлом отпущения» после отцовской взбучки: «Если бы моя мама сама не начала мне об этом говорить, я, конечно же, отправился бы в дорогу вместе с ними. Но когда я понял, что ей всё видится в дурном свете, моё отношение тоже изменилось, а так как мне больше не доверяют, я сам утратил к себе доверие».