Геннадий Беглов - Досье на самого себя

И так — весь день. С тех пор, как Марк пришел в бригаду, я начал, во-первых, выполнять норму, во-вторых, быстро засыпать — не так болели плечи. И потом…

— Вы действительно не видите цели, когда катите тачку? — Это уже разговор вечером, в читальном зале клуба.

— В таком количестве юмор вреден, — нелюдимо отвечаю я, не отрываясь от газетной подшивки.

— Я тебя серьезно спрашиваю.

Неожиданный переход на ты настораживает меня. Смотрю в самую глубину его добрых глаз и задаю вопрос, который он, кажется, и ждал от меня.

— Ты хочешь, чтобы я был с тобой откровенен?

— Да.

— Зачем тебе?

Он задумался. Грустно улыбнулся.

— Легче будет…

Помолчал. Добавил:

— …тебе.

— Хорошо, Марк, но… Надо с чего-то начать.

— Вот и ответь мне о цели. Нет, лучше я тебе скажу… Слушай…

Он отложил газету, пересел ко мне.

— Только ты забудь на миг, что лагерь, что срок, что обида… Забудь. Это все — не ты. Схватываешь? Это новые условия, в которые твое «я» поставлено. Ну, были бы другие… Представь!.. Допустим… Полюс, вокруг льды… У тебя последняя сигарета и мертвая собака у ног. Твоя собака по кличке Марк… Или — иное… Ну, на доске ты в открытом море… В заваленном бомбоубежище… Какая разница! Условия! Схватываешь? Новые условия! Они ненормальные для тебя, потому что они новые! Но ты сам как человек, как личность остаешься неизменным! Ты — это все равно ты, а не кто-то другой… Я тебе дам сейчас ящик сливочного масла… Твоя сущность изменится?! Ты сегодня будешь спать в кровати в стиле мадам Помпадур!.. Что-то произойдет с твоим мозгом?

— Произойдет, — вырвалось у меня. — Я не знаю, к чему ты это все ведешь, но я тебе говорю, произойдет! Я почувствую себя человеком.

— Выходит, что, переночевав неделю на скотном дворе, ты станешь скотом?

— Да, Марк, да! Иначе для чего все?! Если человеческое остается при любых условиях, даже нечеловеческих, то зачем и сам человек? Заведи общие корыта, сбрось одежду, сожги книги и картины… Для чего все?! Человек и без этого человек! Так, что ли?

— Да! Гордость духа! Она только у человека! Потому он выше условий и сильнее их! Он свободен от них!

Марк действительно глядел сейчас на меня радостно и свободно, не было ни мук, ни заботы, ни сомнений.

— Марк, — сказал я ему. — Я завидую тебе, хотя и не могу понять, как это все у тебя сделано там, внутри…

— Потому, что ты — слабый! — кинул он с лихорадочной радостью. — Слабый! Слабый! — повторил он уже совсем со счастливой улыбкой. — И потому тачка тебе ненавистна… А я ее приветствую, как новое! Я знакомлюсь с нею и осваиваю, как новое условие… Я вижу, как ты возишь бетон… У тебя лицо раба! Да, раба, униженного до скота! А я вижу там дом, я вижу детей, играюпщх в мяч, на том месте, где ты с проклятием перевернул тачку!

— Презабавно…

— Нет! — кричит он мне в самое лицо. — Нет! Я не сумасшедший! Сумасшедший ты! Потому что цель у тебя одна — создавать условия для существования! Любым способом, но создавать! Создавать! Создавать! Забыв о себе, ты думаешь об условиях для себя! Чтобы теплей! Чтобы сытней! Чтобы легче!.. Истратив себя на это, ты придешь к своей цели пустым! Среди созданных тобою условий ты меньше всего будешь человеком. Ты станешь жирной, сонной свиньей!

— Оригинально, — промямлил я, оглушенный его приговором.

— Ничуть. Просто надо жить познанием самого себя! Схватываешь? Самого себя!! Тебя должна интересовать твоя сущность, и как эта сущность поведет себя в новых условиях и обстоятельствах… Это и есть познание Материи в Пространстве и Времени!

Я растерялся. Все полетело вверх тормашками. Не нахожу ни одной мысли в башке. Наверное, у меня стало лицо круглого дурака, потому что я спросил:

— Ты меня принимаешь за дурака?

— Конечно, — услышал я радостный ответ.

— А я тебя считаю ненормальным.

Он даже подпрыгнул от восхищения.

— Ты — прелесть! Давно не видел такого клинического дурака! Ты дурак-рецидивист! — Он смеялся от души.

— Герцена ты, конечно, забыл, — продолжал он с иронией. — Или не читал. Где уж там… Некогда… Надо создавать условия! Напомню: «Почему вы здесь?» — спрашивает Герцен у одного из обитателей Лондонского сумасшедшего дома. «Мир считает меня сумасшедшим, сэр… А я уверен, что мир сошел с ума. Беда моя в том, что большинство не на моей стороне». Схватываешь? По крайней мере — контакт со мной идет тебе на пользу. Ты не ощущаешь разве?

— Почему ты здесь, в тюрьме? — задаю я коварный вопрос.

— Я этого хотел, — отвечает Марк, не моргнув глазом. Поднялся. С видом абсолютного превосходства оглядел меня, сделал ногами что-то похожее на танцевальное движение и уселся на прежнее место, открыв свою газету.

Психопат. Это точно. Другого быть не может. Но почему он здесь, со всеми вместе? И потом: письма матери… Он давал их читать мне. Нет, что-то иное…

— Ты, кажется, опустился до того, что не веришь мне? — спрашивает он с сожалением.

— Если в это поверить, то… — я замялся.

— То что?

— Ты очень несчастный человек.

— Я счастлив, Виктор. Я счастлив, потому что я всегда делал то, что хотел! А сейчас я хочу спать. Ты утомил меня. Идем.

С этого вечера я стал следить за Марком. Смотрел, как он ест, как разговаривает с другими, как реагирует на события, которым так перенасыщено лагерное бытие. Он превратился в объект моего пристального внимания. Я занимался им и только им. Все остальное как-то невольно отодвинулось, стало неважным, второстепенным.

При всей наблюдательности и внимании к мелочам, при всей остроте восприятия, на которые я был тогда способен, я не мог поймать его, уличить в неискренности или, что я больше всего сам не хотел, прийти к выводу о его ненормальности.

Марк был нормален. Марк жил так, будто хотел жить здесь всегда.

Он постоянно придумывал всяческие приспособления в нашей нехитрой работе и тут же внедрял их, не удивляясь, что большинство презирало его за это. Он писал лозунги в клубе. Читал вслух для всех наиболее интересные сообщения из газет. Получаемые регулярно посылки от матери он ставил на тумбочку посередине юрты и произносил немного театрально, но от души:

— Прошу к столу!

Содержимое расхватывалось тут же и съедалось почти мгновенно.

Марк смотрел в эти минуты на меня взглядом победителя и говорил вполголоса:

— Смотри. Смотри во все глаза… Я сменил им условия, а людьми они не становятся…

Над ним незлобно посмеивались. Он был выгодной потехой в бригаде. Не зная ничего ни о нем, ни о его точке зрения на все, Марка считали «дурачком», «с приветом», «тю-тю».

Его способности как художника не меняли к нему отношения. Ими пользовались.

Как-то на глазах бригады при помощи пера и красной туши в течение часа Марк нарисовал почтовую марку, которая тотчас была наклеена на конверт.