София Кульбицкая - Зуд

Она привыкла, что каждый второй норовит оглушить её дубиной и утащить за волосы в логово. И все уверены, что она только этого и хочет, недаром же так красива. «Хорошо Таньке, — думала она много лет спустя, уже хорошо пожившей дамой под полтинник. — На них, рыжих, с рождения стоит печать эксклюзивности, оригинальности, да что там — личности, и им не приходится, как нам, блондинкам, объяснять всем подряд, что вовсе не для того ты родилась на свет, чтобы услаждать чей-то взор и похоть».

Когда-то она и сама хотела перекраситься в рыжий, но отец запретил. Всё-таки он был военный.

Вадим, конечно, понимал: тем, что так легко сладил со старым солдафоном, он обязан исключительно лихим девяностым. Антон Геннадьевич до того был удручён развалом всего, что было для него свято, что радовался уже и тому, что за Катерину посватался «серьёзный парень»; он, честно говоря, в царящем кругом бардаке и не чаял так дёшево отделаться. — Фамилия, конечно, не очень… Еврей, скажи честно?

Тосабела не успел ответить, да полковник и не особо слушал его:

— Ну, ничего, не переживай. Зато в армии отслужил, а не как всякие там, каких сейчас пруд пруди… — этими словами будущий тесть окончательно признал его статус.

Парадоксальным образом где-то в глубине души такая лёгкость Вадима обескуражила и обидела. Из житейских наблюдений — а как журналист он был очень наблюдательным — он хорошо знал общепринятый тип удачного жениха, предпочитаемый родителями красивых девушек. Он назывался «надёжный» — неказистый хорошо управляемый зануда без завихрений, желательно с каким-нибудь физическим недостатком — сутулость там, плохие зубы или хотя бы очки. «Неужели я такой?» — изумлялся Вадим, но, в общем, не имел особых оснований роптать на судьбу.

Едва ли из Кати вышла бы серьёзная актриса. Теперь, зная её вдоль и поперёк, он мог сказать это наверняка. Зато на сцене (а то, чего доброго, и на экране!) её обязательно разглядел бы какой-нибудь альфа-самец. Сильный, властный, волевой. Как Ильдар…

А скромная работница корректуры могла претендовать только на такого, как Вадим. Кстати, в первые годы его несказанно трогало, что жена — филолог. Она знала много заковыристых слов, которые вызывали у него благоговейный ужас — и делали жену недосягаемо умной. Та первая сцена повторялась часто, где Катя могла показать, что в чём-то выше его — и он не обижался, наоборот, восхищался и гордился. Это уже потом, когда родилась Танюшка, он часто думал, что запретил бы бабам получать высшее образование — особенно то, где учат разным умным словам, — пока они не докажут наличия в своей черепушке мозгов. Но вслух такого не говорил никогда. Он любил жену и даже в сердцах старался её не обижать.

Самое противное время наступало после обеда — когда солнце ещё печёт вовсю, а загорать и купаться уже нет сил. Вадим ждал свой любимый предзакатный час, когда становилось прохладно и он с удовольствием делал первую за день вылазку на променад. Но этот нудный промежуток — в номере, с кондеем — надо было чем-то заполнить.

Вынужденное одиночество довело его до того, что он начал смотреть телевизор, хоть и понимал, что приехать на курорт, чтобы втыкать в отечественное телевидение — это бред. Но никак не мог остановиться. Там было много всего: разные шоу, хорошие советские фильмы и новости, которые повторялись каждые пятнадцать минут.

Особенно Вадиму нравилась передача «Модный приговор». Несколько раз он уже опаздывал из-за неё на обед и присмотрел у одного торговца почти такую же стильную брошку, как у историка моды Александра Васильева. Поэтому он даже обрадовался, когда у телевизора повредился кабель. Можно было, наконец, заняться делом:

«…уже лет с пяти. Чувствуя важность своей миссии, карапуз гордо тащил ведро через двор. Вываливал всё в кучу рядом с контейнером — и налегке бежал обратно. Иногда на этом пути встречаешь друга, — и тогда матери, у которых без ведра встаёт вся работа (некуда сбрасывать картофельные очистки и рыбью чешую), свешиваются с окон, созывают горе-тружеников домой…»

Нынешняя тема была в своём роде сублимацией его переживаний. В чём-то Вадим начинал понимать елодольских троллей. Сказать по правде, качеству здешнего обслуживания он дал бы оценку два с плюсом. Он был готов мириться с трещинами и влажными подтёками на стенах и даже неисправной бытовой техникой — кое-что он, устав ждать вечно спешащего на вызов инженера, починил сам. Но вот полная невозможность дозваться хаускипера — хотя бы просто чтобы вынести мусор — оказалась неприятным сюрпризом.

Не жидковато ли — после философских размышлений о смерти, которые он уже успел выложить в бложик? Нет, в самый раз. В сущности, эти две темы во многом пересекаются — Вадим вспомнил, что в детстве старался не заглядывать внутрь помойного ведра. Вонючие, склизкие остатки пищевых отходов содержали в себе жутковатую, неопределимую словами тайну, постижение которой хотелось отложить на неопределённый срок — а ещё лучше не постигать вовсе.

Только теперь ему пришло в голову, что, возможно, это и была тайна смерти и того, что ждёт в конечном итоге всех нас.

«Разве что совсем крохи в процессе познания мира, когда нет ещё „плохого“ и „хорошего“, зато всё интересно, не только заглядывали, но иногда и вываливали содержимое ведра на пол и рылись в получившейся куче, пока их не заставали за этим делом шокированные родители», — Вадим снова задумался. Тема оказалась глубже, чем он думал.

Он вдруг с обонятельной ясностью вспомнил свой первый вынос ведра. Как неопытный работник он ещё не знал, где располагается мусорный контейнер (в дальнем углу двора, куда он до сих пор не отваживался забредать). Зато на самом виду торчало деревянное сооружение вроде крохотного домика с полукруглым дверным проёмом. Предназначалось оно для детских игр, но в реальности там всегда валялись бутылки, какие-то объедки и пахло тухлятиной.

Это и ввело Вадика в заблуждение: больше не сомневаясь, он шагнул в домик и вывалил туда свою опасную ношу.

Сам по себе грех был невелик — внутри постройки едва ли стало грязнее. Но на самом верху получившейся кучи оказались три маминых лифчика, из которых она то ли выросла, то ли они сами вышли из моды. Спустя час их нацепила на себя местная малышня, радуясь: — Сиськи! Сиськи! — и старухи на лавочках волновались: — Зачем же такие хорошие выбрасывать? Отнесите домой, мамкам отдайте.

Нет, Вадима не ругали, наоборот даже… Он смутно помнит, что папа как будто обрадовался: — Ну вот, теперь мне будет завидовать весь двор.

«…У взрослых в культуру ведра вплетались свои загадочные интриги. Эти уже не снисходили до выноса мусора как отдельного творческого процесса, и обычно его вручали тому, кто только-только вошёл и ещё не успел раздеться. В литературе и анекдотах многократно обыграна ситуация, когда муж не вовремя возвращается домой и, с порога отправляя его выносить мусор, неверная успевает замести следы. Опять-таки дети могли замаскировать какую-нибудь шкоду, пока пришедшая с работы мать выносит ведро.