Захария Станку - Ветер и дождь

У мира нет границ.

Границы есть у жизни.

У мира нет границ…

Резкие голоса Гынжей отвлекли меня от воспоминаний.

Хотя Гынжи, вероятно, проголодались не меньше, чем все остальные участники собрания, они в буфет не пошли. Посовещавшись между собой, они обступили Ороша и о чем-то его просят. Я прислушался.

— Если вы отправите их в префектуру, — говорил один из Гынжей, — Бушулянга и Бэрбуца отпустят их на все четыре стороны…

Речь явно шла о братьях Чиорану.

Орош сказал:

— Ладно… Берите их. Вы за них отвечаете.

— С удовольствием! Сам черт не вырвет их из наших рук.

— Ни черт, ни ангел…

Гынжи подошли к арестованным, все еще сидевшим на полу, и приказали им встать. Один из Гынжей вынул свой носовой платок и вытер нос и лицо Чиорану, который страдал от насморка.

— Ты что, в няньки к нему нанялся, что ли? — ухмыльнулся другой Гынж.

— Нет. Просто я не привык глядеть на бояр, которые глотают сопли… Я привык видеть, как они проглатывают людей…

— Это они умеют… Вчера они проглотили товарища Мардаре.

— А позавчера нашего Ифтодия.

— Вставайте, господа! Просим вас, извольте встать на собственные ножки.

Не успели Гынжи увести арестованных, как в зале появился товарищ Лалу. Он был чем-то сильно озабочен.

— Что случилось? — спросил его Орош.

— Плохие новости, — ответил Лалу. — Только что позвонил из больницы доктор Дарвари и сообщил, что здоровье товарища Цигэнуша неожиданно ухудшилось. Резко ухудшилось.

Орош ничуть не удивился. Казалось, он именно этого и ожидал. Он обернулся ко мне и сказал:

— Поезжай в больницу! Скажи Цигэнушу, что я тоже приеду, как только освобожусь. Мне надо еще позвонить в Бухарест. Цигэнуш меня простит — он знает, что дела откладывать нельзя.

— Хорошо, я иду.

Я подходил к больнице, которую построил боярин Албу Доля, когда из ее ворот вышла шумная мужская компания, что-то громко и бессвязно обсуждавшая. Подойдя ближе, я понял, что люди эти просто-напросто пьяны. Впечатление было такое, будто они вышли не из больницы, а из кабака после веселой пирушки. До меня донеслись их веселые голоса:

— Мица — бабенка что надо!

— Ну что Мица… Вот Мими — это огонь!

— Лучше всех Софика!

Я посторонился и дал им пройти. Но при этом старался не пропустить ни слова из их странного разговора.

— А как ловко они законспирировались… В больнице… Вот это идея!

— Ни одному полицейскому и в голову не придет искать девочек в больнице.

— Да, это они ловко придумали. Только вот цены повысили почти вдвое!

— Так ведь им приходится делиться… Тут и Бушулянга, и Дарвари, и швейцар — все в доле…

Я не хотел привлекать к себе внимания и отвернулся, но гуляки меня заметили и, по-видимому, решили, что я пришел в больницу за тем, за чем приходили они. Весельчаки проводили меня криками:

— Эй, приятель, вызовите Мицу! Хотите развлечься — берите Мицу!

— Нет, Мими лучше!

— А по-моему, лучше всех Софика. Послушай, друг, эти двое ни черта не понимают в бабах. Ты послушай меня: Софика лучше всех. Бери Софику!

Небо, обложенное тучами, казалось совершенно черным. Черными были и деревья. Ветер гудел и гнул их голые ветки… Мица… Мими… Софика… Я мечтал о другой жизни. Я дрался за другую жизнь. Когда все это наконец кончится? Когда нам удастся покончить с наследием проклятого прошлого? Я знал, что необходимо терпение, что придется преодолеть тысячи препятствий. Я знал также, что не существует в мире силы, способной по мановению волшебной палочки превратить нашу жизнь в райские кущи. Я понимал, что нужны годы и годы упорной, трудной работы. И все-таки меня часто охватывало отчаяние. Весь мой романтический пыл пропадал, и я превращался в слабое и безвольное существо. В такие минуты мне казалось, что мы продвигаемся навстречу будущему черепашьими шагами. Разумеется, это тоже было продвижением вперед. Но если вспомнить о быстротечности человеческой жизни, не окажется ли, что результаты всех наших усилий не стоят положенного на них труда?

Иногда мне начинало казаться, что мы действуем недостаточно энергично, что врагов у нас гораздо больше, чем мы думаем, что они сильнее нас. Но мгновения слабости и безволия проходили, и я стыдился этих мыслей. Я забывал о своей минутной слабости и вспоминал тех, кто надеялся на нас, только на нас. За недели, проведенные здесь, в Телиу, я присмотрелся к Лику Орошу. Он никогда не поддавался унынию. Он никогда не терял ни веры, ни спокойствия. Вот это человек! Неужели и я когда-нибудь стану таким же, как он?

В коридоре больницы я спросил санитара, где доктор Дарвари. Тот с ухмылкой посоветовал мне поискать его в канцелярии.

— Обычно доктор сидит там. Читает… Спит… Не исключено, что вы застанете у него какую-нибудь бабенку…

Доктор Дарвари лежал на диване, он не спал. Увидев меня, он вскочил, заговорил с какой-то излишней горячностью и поспешностью:

— Я сделал все, что было в моих силах. Прошу вас передать это партийным органам. Абсолютно все, что только можно было сделать.

— Что вы этим хотите сказать?

— То, что сказал. В случае с пациентом по имени Клементе Цигэнуш я сделал все, что смог. Я ампутировал ему ногу. Операция прошла удачно. Я принял все необходимые меры предосторожности. Однако… как бы вам сказать…

— Договаривайте до конца…

— К сожалению, больного привезли слишком поздно в больницу. Да, слишком поздно. Началась гангрена… Мы опоздали.

Я не стал больше выслушивать объяснения доктора и попросил его провести меня в палату. У койки Цигэнуша сидела молодая девушка, смуглая, темноволосая, с большими угольно-черными глазами. Она держала Цигэнуша за руку и тихонько гладила ее маленькими темными пальцами. Больной тяжело дышал. Лицо его покрылось испариной. Ему было плохо. Очень плохо. Однако, увидев меня, он обрадовался, даже улыбнулся:

— Хорошо, что ты пришел. Я слышал, ты побывал в Темею. В волчьей пасти… Мне рассказывал об этом товарищ Лалу. Он восхищен твоей смелостью. По всей вероятности, Бушулянга и Бэрбуца собираются…

Я перебил его:

— Знаю. Я все знаю. Мы уже приняли необходимые меры. Скажи лучше, как себя чувствуешь?

Цигэнуш снова попробовал улыбнуться:

— Неважно!.. Отдаю концы… Ах, да, извини, я еще не познакомил вас. Это товарищ Сармиза Чиобану, моя невеста. Она работает в Галаце, приехала сюда в командировку. Узнала о том, что я ранен, и вот она здесь…

Пожимая маленькую ручку Сармизы, я подумал, что надо переменить тему разговора и как-то подбодрить девушку. Но ничего путного мне в голову не приходило, и я вдруг сказал именно то, чего говорить не надо было:

— Клементе, ты, кажется, рассказывал, что Сармиза любит танцевать?

Девушка горько усмехнулась: