Захария Станку - Ветер и дождь

Они клялись святым крестом, что всегда ненавидели нацизм. При этом они нащупывали и поглаживали в кармане железные кресты, которыми наградил их Гитлер. Сейчас эти кресты уже нельзя было носить открыто, их надо было прятать. Обладатели гитлеровских орденов божились на всех перекрестках, что всю жизнь были патриотами, стояли на страже национального знамени. Когда это знамя было в руках короля, они верно служили королевской диктатуре. Когда знамя взял в свои руки генерал Антонеску, они, опять-таки из глубоко патриотических побуждений, служили фашисту Антонеску. А теперь… ну, теперь создалось другое положение, в Румынии восторжествовала свобода, и они будут защищать ее до последней капли крови. От кого нужно защищать свободу? Конечно же, от коммунистов. Антикоммунизм стал главным лозунгом этих журналистов. Хотя война еще продолжалась и Гитлер еще не был добит, их газеты занялись только коммунистами. Национал-царанистская и национал-либеральная партии возглавили антикоммунистическую кампанию. Дело не обошлось без курьезов и анекдотов. В бухарестских кафе рассказывали, как пытались включить в эту кампанию и последнего Братиану, главу той самой семьи, которая больше полувека правила Румынией. Последний Братиану, девяностолетний старец, давно впавший в детство, был все же символом старой, боярской Румынии. Его извлекли из нафталина и пытались оживить для новой деятельности.

— Господин Дину, вы должны поднять национальное знамя. С вашим именем на устах, под вашим руководством страна одолеет своих врагов.

— А разве Румынии кто-нибудь угрожает?

— Да. Снова появились коммунисты.

— Какие коммунисты?

— Настоящие.

— А разве с ними не покончил мой брат Ионел? Я хорошо помню, что он их расстреливал.

— Да, расстреливал. Но многие спаслись.

— Жаль… очень жаль… А разве те, что спаслись, не попали в руки моего брата Винтила? Кажется, Винтил их тоже расстреливал?

— Так точно, расстреливал. Но ему не удалось расстрелять всех. Кое-кто все-таки спасся.

— А разве те, что спаслись, не попали в руки Авереску? Ведь Авереску тоже расправлялся с коммунистами. И Арджетояну…

— Да, да, и Авереску, и Арджетояну. Но всех не удалось расстрелять.

— Жаль, жаль… Очень жаль… А что делали Маниу и Михалаке? Разве они не расправлялись с коммунистами?

— Им тоже не удалось расправиться с ними до конца.

— Плохо, плохо… Очень плохо… А куда смотрел Антонеску? Он-то ведь умел расстреливать. Он был мастером по этой части. Он расстреливал днем и ночью.

— Он расстреливал тех, кого ему удалось поймать. Но кое-кто скрылся.

— Плохо… плохо… И много их еще осталось?

— Порядочно, господин Дину.

Старик качал головой и нажимал кнопку звонка. Входил лакей с белой бородой и золотыми галунами на ливрее.

— Вызови мне начальника полиции. Я отдам ему приказ покончить с коммунистами.

— Прошу прощения, барин, но начальник нам уже не подчиняется. Мы теперь не управляем страной и не имеем права отдавать приказы.

— Вот как!.. В таком случае сообщите королю, что я хочу его видеть. Я попрошу Фердинанда, чтобы он доверил мне правительство.

— Фердинанд умер…

— А кто же теперь король?

— Михай…

— Тогда я попрошу Михая.

Вот какой разговор происходил в старинном особняке на Каля Доробанц. И разумеется, он сразу же стал достоянием гласности, распространяясь по городу как анекдот.

Впрочем, анекдотами дело не ограничивалось. Национал-либералы пока еще располагали немалыми средствами. Следовательно, они могли себе позволить иметь не только свои газеты, но и своих журналистов. В последнее время в либеральных газетах часто сотрудничала поэтесса Брэндуша Бербек, которую публицист Биби Гуриан некогда подобрал в одном из домов свиданий, сделал своей любовницей, а потом передал ее другому литератору, члену либеральной партии Ладишу Зурзуку.

— Брэндуша далеко пойдет!

— Да, да, она владеет пером…

— И еще кое-чем…

Мой приятель философ Балбус Миерла, тот самый, что до войны рассказал мне о проскрипционных списках, составлявшихся легионерами, теперь тоже перестроился. Он стал одним из главных публицистов либеральной партии.

— Миерла поставил теперь на другую лошадку…

— Молодец! Он быстро смекнул, куда ветер дует. Он даже стал любимцем господина…

— Да, да, они ведь земляки, оба из Трансильвании. Миерла далеко пойдет. Глядишь, еще станет министром. Или хотя бы заместителем министра…

Однажды, после 23 Августа [10] 23 Августа 1944 г. — день освобождения Румынии от фашистской диктатуры. , я шел по Каля Викторией как раз в то время, когда по этой улице двигались танки, отправляющиеся на фронт. На стенах домов уже висели лозунги: «Все для фронта!», «Все для победы над Гитлером!»

Меня окликнул Балбус Миерла. Мы давно не виделись. Балбус почти не изменился, только стал еще толще. Он приветствовал меня довольно бурно:

— Сальве! Салют!

— Салют, Балбус! — ответил я и сразу же спросил: — Как твои списки? Когда нас начнут расстреливать? Помнишь, ты хвастал, что будет расстреляно двести тысяч человек?

Миерла угрюмо посмотрел на проходящие мимо танки, потом на меня и сказал:

— Вот как! Прошло уже столько времени, а ты не забыл… Ты все еще не забыл. Ты все еще не забыл…

— Да уж конечно. Такое трудно забыть! Ты ведь хвастал этими списками. Где они?

— Списки? У меня. В целости и сохранности… Ты спрашиваешь, когда начнутся расстрелы? Время еще не пришло. Только и всего, еще не настал срок… Кроме того, придется внести и некоторые изменения…

— Изменения?

— Да. Надо будет вымарать из списков наших нынешних союзников.

— То есть Михалаке и Маниу?

— Не только их… Надо будет вымарать фамилии всех, кто помогает нам теперь бороться с коммунистами.

— В таком случае ваши списки сильно усохнут…

— Ты ошибаешься. Они увеличатся. На сегодняшний день с нами вся аристократия. Все коммерсанты. Все банкиры. Все зажиточные крестьяне… Но с коммунистами еще больше народа. Так что списки не усохнут. Они еще даже разрастутся.

— Когда вы были у власти, вам все же не удалось расстрелять двести тысяч человек. Вам помешала армия. Но многих вы и в самом деле успели убить: профессора Иоргу, Вирджила Маджару, Виктора Яманди. Вы расправились с узниками «Жилавы». Я уж не говорю о тех двух тысячах несчастных, которых вы повесили на крюки бухарестской бойни… Эта участь постигла и твоих друзей, господин философ. Тех самых, с которыми мы так часто сиживали за одним столиком в кафе «Корсо». На бойне погибли Миту Елиан и Людовик Скимбашу…

Балбус Миерла слегка побледнел, но довольно быстро оправился и с полным самообладанием ответил:

— Лично я к этим делам не причастен. Меня даже не было тогда в Бухаресте. К сожалению, я не смог спасти наших друзей, которым в свое время обещал покровительство. Очень жаль… Но что делать?