Захария Станку - Ветер и дождь

Я подумал: он сумасшедший? Нет, он фашист.

На страницах «Национального курьера» Балбус Миерла ругал всех, кто поддерживал политику компартии, обвинял всех в предательстве демократии, в потере вкуса к свободе. Я ответил ему простейшим образом: воспроизвел в нашей газете его старые статьи, в которых он восхвалял диктатуру и подстрекал к убийству. Балбус Миерла в полемику со мной вступать не стал. Он сделал вид, что не заметил моих статей. Но, будучи по природе нахалом, он при первой же случайной встрече подошел ко мне и спросил:

— Сколько заплатили тебе коммунисты? За какую цену ты согласился стать предателем?

— А кого это я предал?

— Маниу, Михалаке, семейство Братиану — словом, всех нас… Ты предал весь румынский народ.

— Чтобы предать кого-нибудь, надо сначала состоять с ним в дружбе или союзе. Разве я был царанистом или либералом? Или, упаси господи, легионером? Я ведь в ваших газетах не сотрудничал. Напротив, в течение многих лет я писал статьи против вас.

— Да, это правда. Ты не был с нами… Но теперь ты мог бы перейти на нашу сторону. Ты ведь тоже румын. Твое место в наших рядах. Разве ты не хочешь быть хорошим румыном?

Хороший румын… Я слышал эту формулу уже не в первый раз. Крестьяне, которые в 1907 году восстали против помещиков, были плохими румынами. Хорошим румыном считался тот, кто стрелял по восставшим. Хорошие румыны умирали на фронтах первой мировой войны. Но те, что уцелели и посмели думать, что после войны они заслужили лучшую долю, немедленно стали плохими румынами.

То же самое происходило и в журналистском мире. Кто поддерживал монархию, прославлял короля, превозносил старые правящие партии, был хорошим румыном. Кто становился на другую точку зрения, немедленно превращался в плохого румына.

Все это я пережил сам. Все это и составляло мрачный фон моей молодости. Затем наступила вторая мировая война и диктатура фашистов. Но потом они потерпели крах. И я по наивности решил, что этот урок не пройдет даром. Однако я ошибался. «Хорошие румыны» ничего не поняли и ничему не научились. Да они и не желали ничего понимать. Они не сомневались в том, что можно воспользоваться наступившей свободой, чтобы продолжать старую политику. И вот они снова принялись травить «плохих» румын.

Румынские солдаты уже воевали против Гитлера и с боями продвигались на запад. Но Гитлер еще был жив. Муссолини уже успели повесить за ноги на одной из миланских площадей, но Гитлер еще дышал. И «хорошие» румыны еще надеялись: одни — на секретное оружие фашистов, другие — на сговор гитлеровцев с англичанами и американцами и на их совместное выступление против Советского Союза.

— Митика! Подай-ка еще бутылочку «Котнара», позови сюда музыкантов!

— Сейчас, барин! К вашим услугам! Только музыканты не смогут исполнить вашу любимую… Нельзя, барин… Никак нельзя…

— Ладно, подождем… Скоро можно будет…

В то время премьер-министром был генерал Радеску, который думал, что ему удастся сохранить старые порядки.

— Генерал Радеску — человек сильной воли!

— Его поддерживают Маниу и Михалаке.

— Его поддерживает и Братиану.

— Он пользуется полным доверием короля.

— Слава богу, наконец-то найден человек с железной рукой.

Дину Братиану даже пригласил Радеску на обед:

— Вы молодец, господин генерал. Дай бог вам здоровья и долгой жизни. Надеюсь, что после вашего правления не останется ни одного коммуниста…

Однако бумажная звезда генерала Радеску быстро закатилась. Массовое движение под руководством компартии смело режим генерала Радеску. Сам он сбежал на самолете во Францию, где вскоре и умер. Но борьба продолжалась. Продолжается она и по сей день. Здесь, в Телиу, тоже проходит фронт этой борьбы. Сколько же она еще будет идти? Годы? Много лет?

Я проснулся поздно, когда солнце уже стояло высоко над острыми крышами Телиу. Обычно я просыпался на рассвете, но в эту ночь спал долго и никак не мог вырваться из тугой пелены сна. Орош был в своем кабинете. Он встретил меня с веселой улыбкой:

— Могу сообщить последнюю новость…

— Хорошую?

— Надеюсь!

— Что случилось?

— Рано утром из Бухареста прибыла машина…

— Новые указания?

— И это тоже. Но главное другое: партия прислала врача специально для Цигэнуша. Приехал очень известный хирург. Я уже проводил его в больницу и распорядился, чтобы вызвали и доктора Дарвари. Они осматривают больного. У меня такое чувство, что Цигэнуш все-таки выкарабкается…

В комнату вошел незнакомый мне офицер. Орош представил его:

— Майор Радулиан.

Мы обменялись рукопожатием. Орош спросил майора:

— Как дела? Удалось узнать у них что-нибудь новое?

— Удалось, — ответил майор. — Картина проясняется. Бояре из Кырну не только убийцы. Точнее, они не простые убийцы. Вот что я нашел у одного из них.

Он вынул из кармана пачку машинописных страниц. И показал заголовок на первой странице.

Увидав, что майор собирается прочитать нам весь текст обращения, напечатанного на машинке, я устроился поудобнее и приготовился слушать. Чтение продолжалось около получаса. Дочитав до конца, майор аккуратно сложил страницы и спросил:

— Что скажете?

Я молчал. Ответил майору Орош:

— Что ж, все это довольно поучительно. Теперь уже можно не сомневаться, что все трудности, с которыми мы столкнулись во время избирательной кампании, — звенья одной цепи. Наши враги умело используют советы, данные в этом секретном циркуляре. Самое скверное то, что в наши ряды проникли люди, ставящие перед собой одну-единственную цель — повредить нашему делу. Они пытаются нанести удар изнутри, а это очень опасно. — Он сделал паузу и, прислушавшись к голосам, которые раздавались во дворе, продолжал: — Придется отложить этот разговор — к нам, кажется, приехали новые гости…

Я подошел к окну. Во двор уездного комитета въехало несколько повозок. Я узнал крестьян из Блажини. Первой сошла с повозки вдова Мардаре. Она была в своем обычном окружении: приехала в уездный комитет партии в сопровождении оравы своих детишек. Близнецов она держала на руках, остальные, как всегда, цеплялись за широкую юбку матери…

Майор Радулиан собирался уходить, но Орош задержал его:

— Лучше тебе остаться, товарищ майор. Подозреваю, что эти люди приехали по тому самому делу, которым ты занимаешься. Послушаем, что они нам скажут.

Орош широко распахнул дверь своего кабинета и пригласил вновь прибывших войти… Первой вошла вдова убитого Мардаре со своими детьми. За ней робко протиснулись в дверь и все остальные крестьяне из Блажини. Войдя, крестьяне сняли кушмы, но никто из них не сел, хотя Орош и показал им широким жестом на кресла и стулья, стоявшие в комнате. Крестьяне молча стояли и смотрели на нас. Вдова Мардаре была занята своими детьми — близнецы на ее руках тихонько всхлипывали, и она пыталась их успокоить…