Захария Станку - Ветер и дождь

— Не знаю я никаких коммунистов. Не знаю, и все… Мне нечего сказать.

Как только Сингурелу перешел с ней на «ты», девушка тоже стала говорить ему ты.

— Посмотрим… Сейчас посмотрим, знаешь ли ты или не знаешь коммунистов. Сию минуту, барышня. Сию минуту, товарищ… товарищ Чиобану.

Он расстегнул ремешок своих карманных часов, снял их и аккуратно положил на стол. Потом он снял свои перстни и положил их рядом с часами. Закурил. И снова протянул сигареты.

— Будь любезна, барышня, закури.

— Я уже сказала, что не курю.

— Да, да. Я помню. И все-таки было бы лучше, если бы ты закурила. Затягиваясь сигаретой, человек лучше думает. И тогда ему невольно приходят в голову правильные мысли. Закурив, ты, может быть, поймешь, что лучше тебе не ломаться и спокойно, без красивых жестов назвать всех коммунистов, которых ты знаешь. Мне необходимы имена всех коммунистов, с которыми ты знакома. Понятно? Может, ты боишься причинить им какой-нибудь вред? Даю честное слово, что твое признание им не повредит. А кроме того, никто на свете не узнает, что их имена нам сообщила ты… Я могу откровенно сказать тебе, зачем нам все это нужно. Сейчас война, и мы хотели бы более или менее точно знать, сколько всего коммунистов у нас в стране. Ты ведь румынка. Зачем нам русские большевики? Ты должна нам помочь. А коммунистам твоим мы ничего не сделаем. Мы их только изолируем до тех пор, пока не кончится война. Пока Россия не будет окончательно разгромлена. А потом мы их освободим. Если коммунистов не будет в России, их не будет и у нас. Наши сами откажутся от своего коммунизма. Ну, теперь поняла?

— Не знаю я никаких коммунистов…

— Ладно. Я не прошу немедленного ответа. Будь добра, возьми все-таки сигарету. Я сам тебе зажгу ее.

Элегантный барчук зажег спичку и протянул ее к лицу девушки. Горящая спичка почти коснулась ее лица. Она испуганно отпрянула и дунула на спичку.

— Зачем ты погасила спичку?

— Она обожгла мне нос.

— И это тебе не понравилось?

— Не понравилось.

— Прекрасно!

Он снова зажег спичку, вышел из-за стола, схватил Сармизу за волосы и запрокинул ее лицо. Другой рукой он поднес горящую спичку вплотную к носу девушки. Она почувствовала ожог, но стиснула зубы и не издала ни звука.

— Вот как! Ты даже не крикнула, сука!.. Посмотрим, долго ли ты продержишься…

— Не оскорбляй меня! Не смей меня оскорблять!

Барчук, от которого пахло лавандой, открыл дверь и крикнул в коридор:

— Рэгэлие! Рэгэлие!.. Ну-ка, поди сюда, Рэгэлие.

Рэгэлие не ответил. Вошел человек, одетый так же франтовато, как Сингурелу. Он был выше и солиднее доктора прав Парижского университета. У него была большая круглая и лохматая голова. На его грубом лице резко выделялись длинные усы.

Человек этот вошел в кабинет Сингурелу и с интересом уставился на Сармизу.

— Чиобану? — спросил он.

— Да, — ответил Сингурелу. — Сармиза Чиобану. Строит из себя дурочку. Осложняет нам работу. Я хотел отдать ее в руки Рэгэлие. Пусть он вправит ей мозги.

Сингурелу говорил раздраженно, даже зло. Вошедший ответил:

— Сколько раз я предупреждал тебя, Сингурелу: надо сохранять спокойствие. Главное — спокойствие. В нашем деле никогда ничего не добьешься, если не сумеешь сохранить спокойствие. Оставь Рэгэлие. Я дал ему одно срочное задание. Срочное и весьма деликатное. Итак, успокойся, Сингурелу. Возьми себя в руки.

— Да, да, легко сказать… Но как тут быть спокойным, господин генеральный инспектор, если мне попался такой твердый орешек? Она отказывается говорить. Представьте, Сингурелу с ней вежлив и деликатен. Сингурелу предлагает ей сигареты. Сингурелу ухаживает за ней. Да, да, господин генеральный инспектор, я чуть было не спятил и даже начал за ней ухаживать. Я был готов поцеловать ей ручку. А она — молчок! Сразу видно — мужицкое отродье!

— Да, Сингурелу, тут ты прав — она из мужицкой семьи. Вспомни, сколько хлопот причинил нам старик Чиобану. Но потом в конце концов он ведь заговорил. Вспомни, Сингурелу, как упрямилась и старуха Чиобану. А потом… Потом и она заговорила. И выложила все, что знала.

— Да, да, это так. Вы правы. И муж и жена Чиобану выложили нам все, что знали.

Сармизе мучительно захотелось кинуться на них с кулаками, крикнуть: «Это ложь! Вы врете! Ни отец, ни мать ничего вам не сказали. Они вас не испугались. Не может быть! Это все вранье!» Но она сдержала свой порыв. Не было никакого смысла показывать этим людям, что у нее на душе. Она не переставала мысленно твердить: «Я должна это выдержать. Выдержать во что бы то ни стало». И она выдержала. Она сидела с каменным лицом и молчала.

— Да, — сказал инспектор с длинными усами. — Все эти Чиобану — простолюдины, упрямые мужики и только.

Он подошел вплотную к Сармизе и спросил:

— Вы из простолюдинов, не так ли, барышня?

Увидав след ожога на ее носу, он изобразил на своем лице крайнее удивление:

— А это что такое?

Сармиза молчала. Генеральный инспектор продолжал в том же тоне:

— Сингурелу, Сингурелу… Когда ты наконец научишься вести себя по-человечески? Вот ты прижег барышне нос. И как видишь, это не дало никаких результатов. Очевидно, ты пользовался спичкой. Но ведь спички для этого не годятся. Стоит арестованному только дунуть, и спичка гаснет. Напрасно ты изводишь спички. Спички стоят денег. Спички теперь дороги. Спички теперь ужасно дороги, Сингурелу.

Увидав на столе коробку с сигаретами, инспектор взял сигарету и закурил. Потом он подвинул стул и сел рядом с Сармизой. В глазах его вдруг зажегся недобрый огонек, на лице появилось выражение крайнего напряжения, и не успела она опомниться, как инспектор схватил ее за волосы, притянул ее голову к своему лицу и, глубоко затянувшись сигаретой, вдруг выпустил дым ей прямо в глаза.

— Не смей закрывать глаза, — сказал он медленно и даже как будто нежно. — Не смей моргать. Если ты закроешь глаза, я прикончу тебя. Слышишь? Ты будешь далеко не первая. Я уже убивал таких, как ты. Слышишь? Не смей закрывать глаза. Закроешь глаза — убью!

Она собрала всю свою волю и молча терпела издевательство. Она смотрела на его сигарету и думала: «Сигарета скоро кончится. Еще две-три затяжки, и конец. Может быть, он сам погасит ее…»

Она угадала. Инспектор сделал еще две затяжки, а потом погасил сигарету о ее висок. Сармиза стиснула зубы. Генеральный инспектор снова прижал горящий кончик сигареты к ее виску. Наконец сигарета погасла. Инспектор повернулся к своему коллеге.

— Сингурелу!

— Слушаю, господин генеральный инспектор.

— Дай спичку.

Генеральный инспектор, который, быть может, тоже был доктором Парижского университета, взял горящую спичку и прижег ей мочку уха. Потом он попросил еще одну спичку и прижег, мочку второго уха. Девушка терпела. Она ни разу не крикнула. Она все время старалась думать о чем-нибудь бесконечно далеком от того, что происходило сейчас. Она думала о дороге, которую они когда-то проделали все четверо: отец, мать, она и собака Лабуш — из села на берегу Арджеша до Бухареста. Лабуш оказался первой жертвой города — его поймали живодеры. Отец, в сущности, тоже попал в руки живодеров. (Они назывались иначе, но, по существу, тоже были живодерами.) А мать? И мать постигла такая же судьба… Теперь настал и ее черед… Она вдруг услышала голос генерального инспектора: