Захария Станку - Ветер и дождь

— Он еще не пришел сюда.

Лошади повернулись без приказа. И мы снова тронулись в путь.

— Куда ты повезешь меня теперь? — спросил я отца.

Отец хотел ответить. Но он не успел…

Я услышал, как открывается дверь. Чья-то рука повернула выключатель, и в комнате зажегся свет. Я открыл глаза. Я вырвался из-под власти сна. И увидел в комнате Ороша. Он спросил:

— Ты спал?

— Да. И видел сон. Очень жаль, что ты разбудил меня. Я хотел бы знать, чем он кончится…

— Не стоит жалеть, — сказал Орош. — Это был приятный сон?

— Очень… Странный, но, в сущности, очень приятный…

— Если б ты досмотрел его до конца, он мог бы кончиться плохо. А так ты можешь сам придумать какой угодно конец.

Мне было хорошо под одеялом, я согрелся и охотно продолжал бы спать. Но Орош, видимо, почувствовал мое настроение и сказал:

— Все-таки тебе придется встать… У нас много дел сегодня.

Я вылез из-под одеяла, В комнате было холодно, печь давно остыла, и я сразу же почувствовал себя уставшим и озябшим, как будто совсем не спал. Кое-как помывшись и побрившись, я принялся чистить свои сапоги и пальто. За ночь грязь высохла, и ее можно было теперь довольно легко снять мокрой тряпкой.

Одеваясь, я спросил Ороша:

— А где Гынжи?

— Они уже уехали.

— Они привезли новости?

— Одну-единственную…

— Какую?

— По дороге в монашеский скит Молифт найден Минотар Харлапете.

— Вот обрадуется Лаурика, — сказал я и, подражая голосу Замбилы, продолжал: — Наша Лаурика! Наша невеста! Наша несчастненькая…

— Да, — сказал Орош. — Теперь о ней это можно сказать уже всерьез…

— Не понимаю…

— Сейчас поймешь. Гынжи нашли Минотара Харлапете мертвым. Его убили выстрелом в затылок. Убили и бросили как собаку на дороге… Под дождем и ветром…

— А сколько лет было этому несчастному Харлапете? — спросил я Ороша.

— Кажется, ему еще и тридцати не исполнилось.

— Бедняга! Мог бы еще жить да жить…

— Да, может быть… Впрочем, он был слишком замешан в темные дела Босоанки.

— Ты думаешь, это Босоанка отправил Харлапете на тот свет?

— Вероятно, у него было для этого немало причин.

Видя мое удивление, Орош продолжал:

— В сороковом году, когда легионеры пришли к власти, Минотар Харлапете стал доверенным лицом Босоанки. Член «Железной гвардии», легионер Минотар Харлапете был организатором железногвардейской банды, которая бесчинствовала в городах и селах Верхней Молдовы. Банда эта врывалась в еврейские дома, грабила и убивала, а значительная часть награбленного шла патрону, то есть господину Босоанке. Он был тогда важной персоной в «Железной гвардии» и имел чин коменданта легионерских отрядов. Комендант-легионер — так, кажется, это у них называлось…

— Да, — подтвердил я. — Был такой чин в организации Кодряну. Существовал даже чин или звание великий комендант-легионер…

— Вижу, ты в этом хорошо разбираешься, — сказал Орош.

— Еще бы! Я имел дело с этими комендантами. Когда-нибудь расскажу…

В комнату заглянула уборщица, невысокая, еще нестарая женщина с изнуренным лицом. Орош попросил ее принести чаю.

— А где же мне взять сахару? — горестно спросила женщина. — В городе нет сахара. В городе нет и еды. В городе ничего нет, товарищ Орош.

— Мы выпьем чай и без сахара. Лишь бы он был горячий.

— Это можно. Я уже поставила чайник на огонь.

Вскоре она принесла нам две чашки чая и отдельно, на тарелочке, горбушку хлеба. По лицу ее было видно, как она была счастлива, что сумела достать нам хлеба. Прошлый год был засушливым и голодным, особенно здесь, в Молдове. Много народу умерло от недоедания, и, хотя в нынешнем году урожай был получше, в селах все еще можно было видеть детей с вздутыми от голода животами.

Подавая нам чай и горбушку, уборщица шепотом сообщила Орошу, что его хочет видеть Домника, товарищ Домника.

— Пусть войдет, — сказал Орош.

Домника оказалась молодой женщиной с блестящими, как у девочки, умными, ясными, чистыми глазами. В глазах этих так и светилась вся ее душа.

— Прости меня, товарищ Орош, — сказала она и замялась. — Я… У меня… у меня нет такого обычая… То есть, я не люблю рассказывать о том, что вижу и слышу в домах, где мне приходится служить… Однако… Теперь… Я чувствую все же, что обязана вам все рассказать…

Орош усадил ее на стул, попросил успокоиться и собраться с мыслями. Из дальнейшего разговора я понял, что Домника совсем недавно вступила в партию, что она уже бывала на наших собраниях и там познакомилась с Орошем, точнее, слышала его выступления. Поборов смущение, она стала рассказывать о том, что ее взволновало. Оказалось, она служит за городом у господина Тырнаву, у того самого, на даче которого доктор Дарвари вчера играл в карты. После операции доктор снова туда вернулся. Вечером на дачу съехались и другие гости, в том числе и префект Бушулянга с женой. Они привезли с собой еще какого-то человека в темных очках, который все время хвастал тем, что он приехал «из центра». Мы сразу поняли, что это был не кто иной, как товарищ Мосорел Бэрбуца… Потом Домника рассказала, что гости господина Тырнаву всю ночь играли в карты и пировали. Они обыграли доктора Дарвари, обобрали его до нитки, но все же не перессорились. «Что за человек товарищ Бушулянга? — наивно спрашивала себя Домника. — Что за человек этот товарищ из центра?»

Впрочем, не эти вопросы привели ее к Орошу. Домника слышала, как гости, собравшиеся у ее хозяина, устроили под утро нечто вроде совещания. Она слышала их выступления. А также принятые ими решения. Собственно, из-за этого она и решила разыскать Ороша. «Знаете ли вы, товарищ секретарь, что они решили? Они решили…» Домника перешла на шепот и рассказала все, что она слышала из-за полуоткрытых дверей, пока готовила гостям кофе. То, что она узнала, так испугало ее, что она до сих пор еще не могла опомниться.

Орош поблагодарил ее. Женщина поспешно встала:

— А теперь я должна бежать домой. Барыня вот-вот проснется. Первую чашку шоколада или кофе полагается подавать ей в постель…

— Хорошо, — сказал Орош. — Подай барыне шоколад в постель. Некоторое время тебе еще придется подавать ей завтрак в постель. Еще немного терпения… Совсем немного.

— Я потерплю, — сказала Домника. — Теперь я могу терпеть, потому что у меня появилась надежда. Моя надежда теперь велика, товарищ Орош, очень велика. — Она пристально посмотрела на Ороша и добавила: — Она велика, как солнце…

Последние слова Домника произнесла о улыбкой. Солнце было нашей эмблемой на выборах. На всех плакатах компартии, на всех наших выборных бюллетенях было нарисовано солнце. Кто будет голосовать за нас, бросит в урну список со знаком солнца.