Захария Станку - Ветер и дождь

Ифтодий Гынж слез с лошади и, подняв с земли мертвую лису, подошел к своим сородичам, которые подъехали поближе и молча наблюдали за этой сценой. У лисы глаза оставались открытыми, но в них уже не было жизни… Мертвые глаза…

Я спросил:

— Зачем ты ее убил?

— Ты что, не слышал? Из-за шкуры. Мне нужна ее шкура.

Мы продолжали свой путь… Подул холодный ветер, над лесом нависло большое хмурое облако. Нас окружали теперь старые, кривые деревья. Они были черные, издали казалось, что кто-то обмазал их стволы нефтью или мазутом. И все же в лесу было хорошо, кое-где за черными стволами блестел и желтел полевой простор. Оттуда тянуло запахом сырой земли и ароматами осени.

Мы медленно двигались по лесной дороге. Впереди ехали Гынжи, охранявшие наших пленников. Я ехал сзади. Самым первым, как бы открывая шествие, ехал Ифтодий Гынж — тот, который убил лису. Она свисала у него с седла. С головы все еще капала кровь — большие круглые капли яркой крови, похожие на янтарь.

Ветер все время усиливался, и дремотный шум леса тоже становился все громче и громче, уже казалось, что лес стонет, жалуется. И вдруг, заглушая этот стон, раздались выстрелы. Гынж, охранявший пленников, сразу же соскочил с коня и заставил Босоанку и отца Грэмаду спрятаться за деревьями. Я подумал: «Опять начинается… Теперь будет нелегко».

Нужно было приготовить оружие, но я не успел этого сделать: впереди, среди деревьев, мелькнули фигуры нападающих. Я увидел, что их четверо, все бородатые здоровенные мужики в высоких барашковых шапках и полушубках, перепоясанных кожаными ремнями. Судя по виду, это были сектанты — свидетели Иеговы, которых я уже как-то встречал на дорогах Нижней Молдовы. Но теперь они были с винтовками.

— Эй, вы, слушайте! — закричал один из них решительным голосом. — Нас много в лесу, так что вам не справиться! Мы слуги господни и не собираемся вас убивать.

Один из Гынжей спросил:

— Чего же вам от нас нужно? Почему вы стреляете?

— Отдайте нам господина Босоанку и отца Калистрата Грэмаду. Да поживей, нагл некогда!

— Дулю! — крикнул рыжий Гынж. — Дулю не хотите? Она лучше Босоанки.

Раздался хохот остальных Гынжей. В то же мгновенье один из Гынжей выстрелил в воздух. Бородачи немедленно ответили, и лес наполнился треском перестрелки. Странно было то, что шум свистящих пуль сам по себе не казался мне страшным. Это был веселый шум, веселый и бодрящий.

Бородачи умели стрелять. Они побывали в армии, может, даже и на войне. Они ловко прятались за деревья, залегали в кустарнике. Кто-то из Гынжей бросил в них гранату, но она разорвалась слишком далеко.

— Не будьте дураками! — крикнул Гынж, бросивший гранату. — Убирайтесь, пока не поздно. Убирайтесь подобру-поздорову!

Ему ответили выстрелами.

Ифтодий Гынж крикнул:

— Кидай в них вторую гранату! Это же не люди. Это волки!

Я тоже достал из кармана гранату и вдруг заметил, что машинально ласкаю ее рукой. Я поглаживал холодный металл почти с нежностью. Почему? Потому что в нем притаилась смерть?

От этих странных мыслей меня отвлек худой, высокий Гынж, который подъехал ко мне сзади и стал шептать, как будто боялся, что бородачи, находившиеся на довольно большом расстоянии от нас, все же услышат:

— Товарищ кандидат… Товарищ… Тебе придется спешиться и добраться по-пластунски до наших пленников. Ты останешься с ними, а мы попробуем обходный маневр. Гранаты отдай мне…

Я отдал Гынжу две гранаты и пополз к пленникам. Добравшись до них, я увидел, что Гынжи успели связать их по рукам и ногам и уложить на землю. Босоанка и Калистрат Грэмада, то есть Марей Косымбеску, лежали рядышком в грязи, беспомощные, похожие на бревна.

— Вот видите, господа, — сказал я, подползая ближе. — Мы не шутим. Лежите спокойно, иначе будет хуже…

Марей Косымбеску повернул голову и сказал:

— Это же некрасиво — убивать связанных, господин писатель. Вы же культурный человек. Впрочем, я думаю, что вы этого все равно не сделаете, вы ведь гуманист.

— Ошибаетесь. Не такой уж я добренький, как вам кажется. Я такой же человек, как все.

Босоанка промычал:

— Не говори с ним — бесполезно…

— Почему? — спросил Косымбеску. — Он же интеллигент.

— Да, он интеллигент, — согласился Босоанка, — но, если будет нужно, он прикончит нас в два счета. Эх, вы… Он был в ваших руках, а вы его пощадили. Черт знает что на вас напало. И вот результат. О, если бы он попался мне в руки! От него бы даже мокрого места не осталось.

Они болтали между собой, будто меня тут и не было вовсе. Может, они болтали так, чтобы подбодрить друг друга?

Я приказал:

— Молчать! Я хочу слушать шум леса, а не вашу поганую болтовню. Перестаньте лаять, собаки!

Последнее выражение вырвалось у меня невольно. Такое случалось со мной и прежде. Но теперь я сожалел об этом. Особенно когда я услышал ответную реплику Марея Косымбеску:

— Вы считаете нас собаками? Вы так низко пали, что уже сравниваете людей с собаками?

— Нет, — ответил я с некоторым смущением. — Я не хочу сравнивать вас с собаками. Но будьте осторожны. Не делайте ничего, что может вынудить меня прикончить вас тут, в лесу. Мне не доставляет особого удовольствия стрелять в людей. Я вообще не люблю пользоваться револьвером.

— А все-таки вы им пользуетесь, — сказал Косымбеску. — И вы и другие им пользуются. Теперь все пользуются револьверами.

— А вы бы хотели, чтобы мы боролись с вами голыми руками? И безропотно позволили свернуть себе шею? Или разрешили вам подвешивать нас на крюках в бойне, как это вы уже однажды сделали?

Марей Косымбеску рассмеялся:

— А все-таки это было бы так гуманно и так интеллигентно — не прибегать к оружию…

Выстрелы в лесу наконец прекратились. Не слышно было и голосов. Только лес продолжал трепетать под напором ветра, раздавался его тревожный, как будто куда-то бегущий шум. Гынжи, отправившиеся в глубь леса, привязали своих лошадей к деревьям. Тут же они оставили и убитую лису. Я видел ее рыжую шкуру, распластанную на увядших листьях. Мне казалось, что лисья шкура похожа на мертвый огонь. «Нет, это плохое сравнение, — тут же подумал я, — ведь, умирая, огонь гаснет и исчезает…» И вдруг опять мне пришла мысль о собственной смерти. Я думал о том, что мне хотелось бы умереть, как умирает огонь, погаснуть, как гаснет костер, и не оставить после себя ничего, даже горсти пепла…

Гынжи ушли далеко. А бородачи сидели смирно: я их не видел и не слышал их голосов. Я предполагал, что Гынжи делают широкий обход, пытаясь взять бородачей в клещи. И я ждал. Снова послышались выстрелы, и, судя по звуку пуль, это стреляли из своих винтовок сектанты. Гынжи пока не стреляли. Очевидно, бородачи почувствовали опасность и начали палить наугад во все стороны. Но вскоре прогремел взрыв, потом второй. В ход пошли гранаты. А гранатами располагали только Гынжи. Снова раздались отдельные выстрелы. Но вскоре они прекратились. Над лесом кружила перепуганная стая галок. Донесся резкий и громкий голос одного из Гынжей: