Захария Станку - Ветер и дождь

— Хотите еще одну? — кричал Гынж. — Гранат у нас хватит!

Бородачи спрятались неудачно. Теперь они, вероятно, поняли, что со всех сторон окружены. Снова раздался голос Гынжа:

— Сдавайтесь! Мы вас обошли со всех сторон! Бросайте винтовки, поднимайте руки и идите сюда!

Бородачи недолго молчали. Очевидно, они пришли к выводу, что сопротивляться бесполезно, и вскоре я услышал незнакомый голос:

— Мы согласны… Только обещайте не бить нас.

Их было четверо. И все четверо вышли из кустов с поднятыми руками и стали приближаться к вышедшим из-за деревьев Гынжам. Бородачи шли медленно, очень медленно, как будто к их ногам был привязан тяжелый груз.

— Есть еще кто поблизости? — спросил один из Гынжей.

— Не знаем. В этой стороне леса никого нет.

— А в другой стороне?

— Не знаем.

— А что вы делали в лесу? Поджидали нас?

— Нет. Оно так случайно вышло. Мы охотились. Мы погнались за лисой и вот нежданно встретились с вами. Мы-то, конечно, знали, что вы схватили Босоанку и батюшку, но никак не ждали, что вы поедете этой дорогой.

Гынжи окружили сектантов и обыскали их, но ничего не нашли. Кроме винтовок, никакого оружия у бородачей не оказалось. Один из Гынжей, с истощенным и необыкновенно подвижным лицом, приказал:

— Савил, иди подбери их винтовки, — Потом он обернулся к пленным: — А вы, ослы, марш вперед! Живо! Не задерживайся!

Четверо бородачей выстроились в ряд и вышли на дорогу. Вскоре я увидел их совсем близко. Когда они подошли к нам, кто-то вдруг спросил:

— А Ифтодий? Братцы, почему его нет? Где Ифтодий?

Только теперь все заметили, что Ифтодий куда-то исчез. Куда он делся, никто не знал.

Худощавый Гынж подскочил к сектантам:

— Вы его убили? Если вы убили Ифтодия, мы прикончим вас на месте. Понятно?

Один из сектантов, широкоплечий, жилистый, спокойно ответил:

— А почему вы так сердитесь? Разве мы виноваты? Мы стреляли. Но ведь и вы стреляли. Это был честный бой. Вы победили, и мы сдались. Как на войне. Ведь между нами — война. А на войне люди умирают. Это уж так положено… Если даже ваш товарищ и убит, вы не имеете права мстить нам. Вы обязаны доставить нас в город. Только суд может решить, виноваты мы или не виноваты. Только суд может приговорить нас к смертной казни. Вам же такого права никто не давал.

— Это был нечестный бой, — возразил худощавый Гынж. — Вы устроили засаду. Напали на нас из-за угла. Стреляли без предупреждения. Так что ни о каком честном бое нечего и говорить…

— А вы бы хотели, чтобы мы трубили в рог, как на маневрах или на охоте? Военные действия начинают без предупреждения.

Гынжи не стали больше препираться с сектантами и разошлись по лесу в поисках пропавшего Ифтодия. Вскоре мы услышали голос одного из них:

— Здесь!.. Он здесь! Идите сюда!

Все бросились на зов. По голосу кричавшего я сразу понял, что он там увидел. Ифтодий Гынж был мертв… Догадка моя подтвердилась. Гынжи вынесли тело Ифтодия на дорогу. Как видно, его убила шальная пуля. Тело положили на землю неподалеку от дерева, к которому была привязана лошадь убитого.

— Пуля угодила ему в лоб, — сказал я. — Ифтодию повезло — он умер сразу, не мучился.

Кто-то из Гынжей сказал:

— Этим бандитам бы такое везение!

Неподалеку от убитого лежала лиса. Та самая лиса, которую он убил, потому что ему понадобилась ее шкура.

Не слушая моих уговоров, Гынжи набросились на пленников. Двое принялись избивать сектантов, другие кинулись на Босоанку и Косымбеску. Расправа была короткой, но основательной. Не успел я опомниться, как Гынжи в кровь избили и Босоанку и бородачей.

— Вы монахи? — кричал худощавый Гынж. — Вы сектанты? Бандиты — вот вы кто такие! Все вы бандиты! Все вы душегубы! А раньше вы все были помещиками, банкирами и жуликами… Вы бандиты и сукины сыны!

Пленные не могли защищаться. На них обрушились не только кулаки Гынжей, но и ругань. Гынжи пустили в ход самую отборную брань.

— У-у, гады! Подстерегаете людей на дороге и убиваете их!.. Ага! Молчите? Вам нипочем убить человека! А ежели у него семья? Что станется с его детишками?

Пленники молчали. Они понимали, что лучше помолчать. Мало ли что может случиться, если ввяжешься в спор и начнешь на ругань отвечать такой же руганью!

Итак, пленники молчали… Отведя душу, Гынжи снова построили их всех в ряд. У Босоанки, Косымбеску и особенно у сектантов был совершенно жалкий вид… Потом Гынжи занялись своим убитым товарищем. Они взгромоздили мертвое тело на лошадь убитого. Положили его поперек седла. Кто-то поднял лису и тоже привязал ее к седлу… Потом худощавых! Гынж скомандовал пленным:

— Шагом марш в Телиу!.. Да поживее, иначе вам несдобровать!

Мы снова тронулись в путь. Теперь пленники шли впереди, а мы медленно ехали за ними. Тело Ифтодия Гынжа было издали похоже на мешок, притороченный к седлу. А рядом висела лиса. Кровь с головы лисы уже не капала.

Беспокойный ветер гнул верхушки деревьев, и лес трепетал, издавая тревожный шум, который время от времени нарастал, усиливался. Но этот шум заглушался стуком копыт, хлюпающих по грязи.

Неожиданно лес кончился, и мы выехали на большую дорогу, которая вела в Телиу. Надвигался вечер, и все вокруг осветилось пурпурным светом заката. И небо и земля окрасились в красные тона, и стало казаться, что где-то далеко на западе, за горизонтом, полыхает огромный лесной пожар. Но вскоре небо стало темнеть, и в нем загорелись первые звезды… маленькие и далекие, холодные, дрожащие звезды…

FRIGUL

Мы продолжали свой путь в Телиу. Устав от впечатлений длинного и бурного дня, я мерно покачивался в седле, погруженный в свои мысли. О чем я думал? Конечно, о событиях дня, об удивительных этих людях — Гынжах, с которыми я ехал в Телиу, и о том, что все время было у меня перед глазами: о мертвой голове лисы, почти прикасающейся к мертвой голове человека, который убил ее, потому что ему нужна была лисья шкура… Я думал о том, что вся эта история, несомненно, абсурдна. Я рассуждал так: «Иногда мы вынуждены убивать, защищаясь и рискуя при этом быть убитыми… Иногда люди убивают других людей, чтобы присвоить себе то, что принадлежит убитым… Но порой люди убивают просто ради удовольствия. Да, ради удовольствия!» (Я убежден: если б не существовало людей, испытывающих удовольствие от убийства, войны давно прекратились бы.)

Я вспомнил, как ездил однажды на катере по дунайской дельте. Вечерело. Свет заката окрасил воду и камыши в золотистые тона. Я был совершенно зачарован окружающей нас красотой. В бездонном предзакатном небе спокойно пролетали журавлиные стаи. Птицы летели как раз над нами, бесшумно взмахивая широкими и могучими крыльями. Вдруг человек, стоявший рядом со мной на палубе, очень старый человек с седой бородой, поднял ружье. Я не успел его остановить: раздался выстрел, и один из журавлей камнем рухнул в камыши. Я спросил охотника: