Захария Станку - Ветер и дождь

— Но ведь именно он формально вождь национал-царанистов!

— Да. Но ему всегда нравилось управлять через подставных лиц. Если Михалаке позволит себе действия, которые не понравятся Маниу, он заменит его другим деятелем своей партии, например Миронеску или Вайда-Воевод…

Среди моих знакомых был и один генерал, близкий к придворным кругам. Наше знакомство не было связано с политикой. Генерал этот, уже пожилой человек, любил литературу и даже опубликовал несколько отнюдь не бездарных рассказов. И вот я позвонил ему и спросил, может ли он меня принять. Через четверть часа я уже входил в его кабинет.

— Садись, — дружелюбно сказал он. — Сейчас угощу тебя рюмкой ликера. Это хороший напиток — он разрушает организм, следовательно, сокращает жизнь…

Потом он позвонил лакею и заказал кофе. Я заметил на столе исписанные листы и спросил:

— Рукопись? О чем вы пишете?

— Это глава из моей книги, над которой я работаю давно: «Записки Никодима». Послушай!

И он прочитал мне несколько страниц своей рукописи. На слух это была совсем недурная проза.

— Ну как? — спросил генерал.

— Отличный отрывок, — ответил я не кривя душой.

— Почитать еще?

— Нет. В другой раз. У меня мало времени. Я ведь пришел к вам совсем по другому поводу.

— Как будто я не догадываюсь, — сказал генерал. — Ты пришел узнать, станет ли Михалаке премьер-министром?

— Вот именно.

Генерал рассмеялся:

— Чепуха! Разве король не знает, что Михалаке всего лишь орудие в руках Маниу? А Маниу король к власти не допустит… Бедный Михалаке, мне его даже жаль. Какое разочарование ждет его завтра…

— Но в таком случае кто же возглавит правительство? Буду вам признателен, если вы хоть намекнете…

— Намекнуть? Это можно. Собственно, я сделаю даже не один, а два намека. Но учти: никто не должен знать, что это исходит от меня. Губастый с меня шкуру снимет. Он ведь готовит большой сюрприз…

— Какой именно?

— Пока могу сказать лишь одно: Михалаке не будет премьер-министром. Король ему не доверяет.

— А Маниу?

— Тем более. Маниу он просто не выносит.

— Но ведь не может же король сохранить либеральное правительство. Татареску правил столько лет. И запутал все дела. Никто его больше не потерпит.

— Правильно. Несмотря на все свои симпатии к Татареску, король от него уже отказался. Бедный Гуца! Он был готов на все, лишь бы удержаться у власти. Только что не ползал на четвереньках перед его величеством! Пять лет подряд он вылизывал все дворцовые лестницы и паркеты…

— Но кто же тогда придет к власти?

— Советую тебе нанести визит господину Октавиану Гоге. Причем немедленно… Хотя я и сомневаюсь, что он тебя примет, ты все же сможешь посмотреть, что делается в его приемной. А потом советую как-нибудь проникнуть в особняк господина Аристиде…

— Банкира?

— Вот именно!

Я поблагодарил генерала и вышел на улицу. Мне посчастливилось сразу же поймать такси, и я поехал к Октавиану Гоге. Меня принял один из его секретарей, очень элегантный, напомаженный молодой человек. На мой вопрос, могу ли я видеть хозяина, он ответил:

— Нет. Господин Октавиан Гога плохо себя чувствует…

Он едва заметно усмехнулся и даже вроде бы подмигнул мне одним глазом.

— А могу ли я пройти в приемную? На одну секунду…

— Это можно, — ответил секретарь. — Учитывая, что хозяин относится к вам с некоторой симпатией.

Молодой человек провел меня в приемную. Я увидел там четырех довольно известных деятелей национал-царанистской партии. Я раскланялся с ними и сразу же повернул назад, к выходу. Будучи довольно хорошо знаком с нашими политическими джунглями, я сразу понял, что́ готовится в приемной Октавиана Гоги. Теперь я знал все или почти все, что произойдет завтра…

Один из четырех царанистов, сидевших в приемной, очень толстый человек, родом из Олтении, догнал меня у выхода и сказал:

— Мы все очень просим тебя… не проговорись преждевременно, потому что…

— Не беспокойтесь, господин Потырка, я буду нем как рыба…

Часа через два я подошел к подъезду особняка, в котором жил банкир Аристиде Бланк, и нажал кнопку звонка. Дверь открыл лакей в ливрее.

— Что вам угодно?

— Я журналист и хотел бы поговорить с господином Аристиде.

— Это невозможно. Совершенно исключается…

Я подмигнул лакею и сказал заговорщическим шепотом:

— Разреши мне заглянуть в приемную. На одну секунду…

И тут же сунул ему в руки несколько смятых купюр. В сущности, меня вполне устраивало, что хозяина дома я не увижу.

— Пожалуйте, — сказал лакей, распахивая дверь. — Но только не задерживайтесь.

Я вошел с гордо поднятой головой в холл особняка и сразу же увидел Октавиана Гогу. Он стоял в окружении каких-то людей и вел с ними оживленную беседу. Тут же я увидел двух-трех известных национал-царанистов. Я громко приветствовал всю эту честную компанию. Октавиан Гога замолк и удивленно уставился на меня; остальные ответили на мое приветствие. Я еще раз оглядел присутствующих, стараясь запомнить все лица, и вышел из холла. Покидая особняк, я спросил лакея:

— Господин Аристиде дома?

— Нет. Но он должен вот-вот вернуться.

— Из королевского дворца?

— Может быть…

Я сунул лакею еще одну бумажку в сто лей и отправился в редакцию. Там я сразу же сел за стол и написал репортаж под заголовком:

«Господин Михалаке не станет премьер-министром. Правительственный кризис разрешится другим, совершенно неожиданным путем».

В своей статье я не сказал обо всем, что мне было известно. Комбинация, которую, судя по всему, подготовлял король, казалась мне настолько абсурдной, что я решил подождать.

В ту ночь я почти не сомкнул глаз. А вдруг? А вдруг вопреки всему, что я видел, к власти все же придут национал-царанисты? Я стану притчей во языцех, а моя газета, которую я создал с таким трудом, окажется безнадежно скомпрометированной. Еле дождавшись утра, я поспешил в «Корсо», рассчитывая, что буду первым утренним посетителем, но оказалось, что я пришел чуть ли не последним. «Корсо» не закрывалось и ночью, но обычно к утру состав посетителей в кафе менялся; в тот день, однако, утренние завсегдатаи, по-видимому, явились как только рассвело, и все столики были уже заняты. Едва я вошел, меня окружили коллеги журналисты. Они были страшно возбуждены и явно ждали моего прихода. Первым на меня накинулся некто Рокошану — рыжий детина с бесчисленными родинками на лице. Когда-то у него была своя газета, потом она лопнула, и он надеялся, что национал-царанисты, придя к власти, помогут ему возобновить издание собственного листка.

— Провокация! — крикнул Рокошану. — Диверсия и провокация! Ты занимаешься провокацией! Вся пресса, вся серьезная пресса в один голос утверждает, что неминуем приход к власти царанистов, а ты один — против! Все эти дни твоя мерзкая газетенка разглагольствовала о демократии и народном фронте… Какой такой народный фронт? Разве мы находимся в Париже? Слава богу, тут не Франция!