Иван Вострышев - Зимой в Подлипках

— На-ка вот, обуйся, они тепленькие!

Аня надевает их и с радостью чувствует, как ноги ее согреваются и приятная теплота растекается по всему телу. И вот ей уже стыдно за свою недавнюю слабость. «Нет, — думает она, — я отсюда не уеду. Пусть будет трудно, пусть! Все равно я останусь здесь!»

После обеда Корней и Надюха пьют чай и вполголоса переговариваются.

— Корову чем кормила? — спрашивает Корней.

— Чем? Сеном! — отвечает Надюха.

— А хлеба больше нет?

— Весь скормила. Вот остатки! — Надюха кивает на стол, где разбросаны корки черного хлеба.

— Мало покупаешь! — укоряет Корней жену.

— Мало?! Семь буханок вчера взяла. Целый мешок. Дарька больше не дает. Говорит, мне людей надо кормить, а не скотину…

— И комбикорма не осталось?

— Тоже весь вытряхнула.

— Попросила бы Кузьмича, может, еще выпишет?

— Сейчас к нему не подступись! Обругает разве, только и всего!

— А что, с левой ноги встал?

— С утра был тихий, а как позвонили из райкома — рвет и мечет, как зверь.

— Стало быть, обругали. Где-нибудь проштрафился.

— Ключников звонил. Велел опять актив собрать.

— Сам приедет?

— Знамо! Везде сам нос сует!

Корней позванивает ложечкой в стакане и бормочет про себя:

— Приедет и уедет. Потреплет языком, и опять все останется по-прежнему.

— Велел всех доярок и свинарок позвать, — продолжает Надюха. — Уж я бегала, бегала — ноги и сейчас гудят!

Корней ехидно ухмыляется и тычет чайной ложечкой в сторону Ласкиных:

— Акулина — тоже актив?

— Актив не актив, а позвала, коли велено. И девку тоже.

— Какую девку?

— Нюрку.

— Разве приехала?

— Нынче утром.

— А ее зачем?

— Дояркой у нас будет.

— Вон как! Что же ей в Москве-то не жилось?

— А кто ее знает? — Надюха опрокидывает стакан на блюдце. — Может, брюхо нагуляла — долго ли до греха? Тетка, чай, узнала да и выгнала.

— Ты скажешь, брюхо нагуляла!..

— А что? Москва! Она как лес темный!

— Москва! — Корней бросает чайную ложечку на стол. — У тебя Зинка в девках нагуляла, тоже Москва виновата?

— У Зинки жених был. Вернулся из армии и женился.

— Женился!..

Корней знает, как женился Володя Чуйков, тракторист из Заречья. Вернувшись из армии, он как будто совсем забыл о Зинке Носковой и месяца два не появлялся в Подлипках. Зина злилась и плакала, но сама пойти в Заречье не хотела: стыдно было. У нее рос сын. Тогда пошел Корней. Он встретил Чуйкова у ворот дома возле трактора. Смерил парня тяжелым взглядом и спросил негромко:

— Что к сыну-то не заходишь?

— К сыну? — Чуйков оторопел, смутился и, пряча глаза от Корнея, вытирал паклей масленые руки.

— Аль дорогу к нам забыл? — повысил голос Корней.

Чуйков скользнул по лицу Корнея быстрым недовольным взглядом и ничего не сказал.

Корней не спеша вынул из-за пояса топор (лесник часто ходил с топором!), подержал его в правой руке, как бы взвешивая, и, заметив испуганный взгляд Чуйкова, опять сунул за пояс.

— Смотри у меня! — пригрозил он парню и ушел.

Чуйков появился в Подлипках на другой же день. Через неделю сыграли свадьбу, и Зина с сыном переехала в Заречье.

Недолго она там прожила. Вскоре Чуйков повесился. А сын простудился и умер. Похоронив сына, Зина со всем своим скарбом вернулась в отцовский дом…

Корней недовольно морщится: чай чуть теплый. Он пьет его не из блюдца, как всегда, а прямо из стакана. Потом встает из-за стола, подходит к окну, смотрит на крыльцо Ласкиных.

— Не слыхала, чего Костя-то приехал? — спрашивает Корней.

— Бабы говорят: со службы прогнали, — отвечает Надюха.

— Так уж и прогнали?

— А что? Может, денежки казенные прикарманил?

— Может, человека убил? — усмехается Корней.

— А кто его знает, может быть, и убил! — Надюха достает со стены полотенце и начинает перетирать посуду.

— Майо-ор! — Корней презрительно кривит губы и отходит от окна.

— А что? Он и здесь начальником будет. С Ключниковым, видать, спелся. Тот звонил: позовите, говорит, на собрание майора Ласкина.

— Звала?

— Звала.

— Придет?

— Сказал: ладно.

Носков некоторое время думает и приходит к такому выводу:

— Нет, он здесь жить не будет!

— А что ему здесь не жить-то?! — возражает Надюха. — Он партейный. Должность ему найдут.

— А где найдут? Спихнут Кузьмича? А какой расчет? Жалованьишко у председателя не ахти какое. Не клюнет на него майор Ласкин. У него в Москве брат Мишка большими делами ворочает. Найдет он ему кусок пожирнее, вот увидишь!

— Что ж, рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше! — соглашается Надюха.

— Мама, ты пойдешь на собрание?

Акулина, вооружившись очками, сидит возле стола и вяжет варежки. В руках у нее мелькают спицы, на коленях шевелится клубок шерсти. Не поднимая головы, она смотрит на сына поверх очков и говорит:

— Не хотелось бы мерзнуть в клубе, а послушать Ключникова интересно. Надо сходить!

— А ты, Аня?

— Я от бабушки не отстану, — улыбается племянница.

Она тоже рукодельничает: перешивает пуговицы на ватнике, который бабушка извлекла из сундука. Ватник темно-синий, почти неношеный. Он нравится Ане. Лет пять тому назад Акулина купила его себе и надевала всего раза три. Носить его она не стала, так как в плечах он ей узок. А девушке впору.

Аня встает и надевает ватник. Крутится перед зеркалом. Потом примеряет галоши на валенки. Галоши тоже бабушкины. Они хотя и поношенные, но еще крепкие. Затем Аня снова подходит к зеркалу:

— Бабушка, ну как?

Акулина снимает очки и смотрит на внучку.

— Вот теперь ты настоящая доярка, — говорит она, улыбаясь одними глазами.

Аня идет за перегородку, чтобы переодеться, и оттуда спрашивает:

— А вы, дядя Костя, пойдете?

Константин сидит на диване, склонившись над раскрытым чемоданом, и перебирает ружейные патроны.

— Не знаю, стоит ли… — уклоняется он от прямого ответа.

— А почему бы тебе не сходить? — говорит Акулина. — Разговор пойдет о нашей колхозной жизни. Разве тебе не интересно?

— Как-то мне неловко, вроде я посторонний человек…

— Какой же ты посторонний человек? Тут родился, тут и вырос!

— Ладно, и я с вами! — соглашается Константин.

— А зачем тебе это? — Мать кивает на патроны.

— Хочу ночью поохотиться.

Акулина опускает спицы на колени и с удивлением смотрит на сына:

— Ты что, шутишь? Куда ты ночью пойдешь?

— Недалеко, мама. На птицеферму.

— Это зачем?

— Туда лиса по ночам повадилась.

— А в чем ты пойдешь? В шинельке? В хромовых сапожках? Ты там за час промерзнешь до костей!

— Ничего, мама. Мы с морозом друзья, вместе на фронте воевали.

— Воева-али!..

Акулина встает, выходит в сени и через минуту возвращается. Она вносит старый дубленый тулуп и вешает его возле подтопка.