Виталий Бабич - Семь историй о любви и катарсисе

Владлен предположил, что его карманы очистили, когда он заснул в автобусе по пути домой.

«Скорее всего, я даже проехал лишний круг. А вышел, вроде бы, на конечной, проехав лишнюю остановку».

А ещё он вспомнил, что в салоне автобуса была шумная компашка подростков… В общем, пламенный привет общественному транспорту!..

Владлен прилёг на диван, пытаясь подумать о том, что делать дальше.. Но мешала одна и та же мысль:

«Какую дорогую цену ты заплатил за несколько секунд поцелуя! Жена в реанимации. Ты в полном минусе. Без опоры. Без денег. Без…».

В этот момент раздался звонок. Жаль, это не звук смартфона. Его точно нет. Это радиотелефон. Но встать, подойти к нему не хотелось. Не хотелось двигаться, словно собрался умирать. И тогда он вспомнил стихотворение из сборника своего отца:

Последнее четверостишье он забыл. И вспомнить не мог.

Телефон перестал звонить, и снова воцарилась тишина. Владлен закрыл глаза.

И сразу же возник облик Тани… И вдруг — губы… Губы Леры… Он будто возвращался в тот самый сон о губах… Он уже чувствовал вкус этих губ…

— Нет! Прочь! — вырвалось у него вслух.

Отгоняя остатки сонливости, Владлен вскочил с дивана, признаваясь себе в том, что вся эта его открытость слабостям — результат вчерашнего вечера без принятия конкретных решений, плюс результат сегодняшнего утра без молитвы, без медитации, без бодрости.

«К чему все эти невыносимые страдания? К чему?..»

И тогда вдруг память, словно в качестве ответа на этот вопрос, выдало забытую строфу:

Владлен подошёл к зеркалу. На него смотрел в профиль и анфас типичный неудачник. Сорока двухлетний тип, размножающий по миру второй день подряд боль душевных страданий:

— Где ж теперь твоя вчерашняя ярость, слабак? — завёл он вслух беседу с неудачником в зеркале. — Где готовность восстать против всего мирового зла?

И тут Владлена пробило на иронию по отношению к себе самому. Это было как самозащита его психики, его изнурённого организма:

— Кризис сорока лет подкрался незаметно, с небольшим опозданием, но всё по плану…

Он смеялся над самим собой. Смеялся, чуть не плача…

Смеялся, зная, что это, слава Богу, не слёзы сумасшедшего…

Смеялся, чтобы не сойти сума…

— Хорош гусь! Хорош! Га-га-га!.. Потянулся к новой коже да роже, а тешил себя надеждами о хрустально-чистой, чуть ли не Небесной, любви.

Ему даже казалось, что он говорит это кому-то другому, а не себе.

— Я сел в лужу. Как свинья… Хрю-хрю!.. Три поросёнка отдыхают…

Да, шутить над собой, сатирить себя, любимого, стало просто спасением. Даже аппетит появился. А за ним — и здравый смысл. Владлен поймал себя на мысли, что это отклонение от обычного курса пространства и времени, которому он подвержен со вчерашнего вечера, тоже может приносить разрядку, даже какую-то новизну, что ли…

Находясь под впечатлением этого маленького открытия, Владлен заварил себе кофе. Испив бодрящего напитка, подумал, что давно пора принять ванну.

Он погрузился воду с ароматной пеной, как в Нирвану. Смог, наконец, немного расслабиться. Захотелось так вот лежать бесконечно…

Отключиться полностью, правда, не получалось. Мысли заработали активно, и Владлен вспомнил, как не так давно — в начала января — стоял здесь, в ванной, когда Таня с лезвием, с раной…

Он признался себе, что слишком увлёкся сейчас собой. Не интересуется, как там, в больнице, его жена? Как там, у тёти Оли, его дети?

С этими мыслями он вышел из ванной. И то, что происходило потом, заставило его насколько минут потерять дар речи.

Вдруг входную дверь кто-то (???) стал открывать. Открывать ключом…

В этот момент Владлен как раз стоял напротив двери.

«Неужели это Таня?» — успел он удивиться и даже немного испугаться от неожиданности прежде, чем дверь открылась.

За те мгновенья, когда в тёмном тамбуре был виден только силуэт входящего, Владлен успел подумать:

«А не те ли это воришки пожаловали, что обчистили меня вчера?»

Он ожидал увидеть кого угодно, чуть ли не рейнджера с автоматом Калашникова, даже свою жену, сбежавшую из реанимации прямо в бинтах, но только не того, кого увидел: Леру.

Да, это была она, Лера, впервые переступившая порог его квартиры. И Владлену не хотелось думать, что она проделала всё это ради того, чтобы сообщить о раскаянии и признании в любви. Он даже и не успел так подумать, ведь Лера воскликнула без промедлений, бодро и содержательно:

— Владлен Германович, слава Богу, что я вас нашла! Мы с вашей женой разыскиваем вас уже полдня…

Немая сцена длилась бы и дольше, если бы Лера не чихнула, и Владлен не убедился бы, что она — не привидение.

Дар речи возвращался к нему постепенно.

— Ты… Вы… Ты… С Татьяной? — переспросил он, не веря услышанному.

— Да. Тогда, в пятницу, когда вы сели на пол, а потом убежали, я поняла, что с вами ещё что-то случилось нехорошее, и вам нужна помощь. К тому же я почувствовала, что очень даже что-то нехорошее случилось и с вашей женой.

Он слушал, открыв рот, а она продолжала:

— Я уже не могла быть в спокойствии весь вечер, отменила своё участие в ток—шоу. Мне было так жалко вас и Татьяну…

— Лера, проходи в комнату, присядь, — наконец сообразил Владлен.

— Нет времени рассиживаться. Нам надо с вами сегодня весь день усердно молиться за Татьяну.

У Владлена вдруг ком в горле застрял. Он прокашлялся, а она, расстегнув пальто, снова чихнула и сказала:

— Я вам вчера звонила с часов восьми вечера, но так и не смогла дозвониться. Утром — тоже. Узнала ваш домашний — и тоже самое. Тогда узнала, в какой больнице находится ваша жена, навестила её сегодня, поговорила с врачами, взяла у Татьяны ключи в надежде, что вы всё-таки дома. И эта надежда оправдалась.

— Но как ты смогла вычислить, в какой больнице Татьяна?.. — спросил Владлен голосом человека, находящегося на грани восхищения и недоумения.

— Как?.. С большим трудом. Но ведь на то мы и журналисты. Знакомые с телевидения помогли. А вот вы, Владлен Германович, как ребёнок провинившийся, прятались. Татьяна в таком тяжёлом состоянии. Ей так нужна ваша поддержка.

— Я ведь был у неё вчера. И понял, что она упала с лестницы после того звонка мне, когда я у тебя в кабинете… тебя… В общем, как она там?