Михаил Талалай - Цветы мертвых. Степные легенды [сборник litres]

В его организме происходила величайшая борьба двух противоположных чувств: еще не угасшей и не потерянной силы воли и ослабевшего в борьбе физически человеческого тела.

Иногда казалось Борису, что последнее чувство обязательно победит, а сила волн постепенно спасует.

Он прилег на снег немного отдохнуть и мгновенно заснул.

Когда проснулся от какого-то шума, ему показалось, что спал он очень долго. Но в действительности он совсем не спал. Он просто не успел еще заснуть.

Шум же, пробудивший его от дремоты, был от телеги, приближавшейся к нему по мерзлому кочковатому грунту проселка.

«Если в Булганак, нужно возвращаться туда. Не помирать же из за глупого донкихотства и неуместной щепетильности. Какое мне дело до тех девок, которых тискают махновцы прямо на улице. Черт с ними совсем, а в конце концов это все-таки и не убийство, и кто разберет, насильно это или по воле…»

Из густых сумерек появилась лошадь, запряженная в телегу. Седок, бородатый мужик, не спрашивая Бориса, предложил ему довезти его. Телега шла от Булганака.

«Значит так и должно быть», – решил Борис, прыгая возле телеги, так как на предложение крестьянина сесть, он отказался, чтобы не замерзнуть окончательно.

Через полчаса он уже грелся с наслаждением у теплой трубы и пил горячий чай. В хате не было огня, и освещалась она лишь отраженным светом от топки. Но от этого убогая хата казалась только уютнее.

Хозяин, не расспрашивая, кто он и откуда, видимо, догадываясь, что за птица гостит у него, уложил его спать на полу возле самой трубы. И Борис даже не успел ощутить всей прелести чудодейственного тепла, как мгновенно заснул.

И теперь, когда хозяин его разбудил, ему показалось, что он спал не более пяти минут, хотя, на самом деле, он проспал девять часов.

Почти сквозь сон он только разобрал, что хозяин предлагал ему поскорее подняться.

– Полна хата красноармейцев. Иди за мной, – сказал он и вывел Бориса во двор. Там, за плетнем, сразу же начинался высокий бугор, на который Борис и должен был по указанию подняться и выйти в поле. Хозяин сунул ему кусок брынзы, хлеб и записку, сказав:

– Вот у этого немца-колониста и будешь работать за хлеб молотобойцем. – И еще звезды не погасли, когда Борис выбрался из глубокого оврага и вышел на целину.

И в этот день так же долго брел Борис, избегая дорог. Ноги в старых грубых ботинках страдали от неровности пахоты, грязь прилипала к ногам так, что приходилось останавливаться, чтобы оторвать ее. Мокрая земля кусочками забивалась за борты ботинок, оставалась там и терла ноги. Сырость проникала под ветхую одежду, и пасмурный день не радовал.

К полудню Борис добрел до одинокого хозяйства. Беленький домик с зелеными ставнями и такой же крышей приветливо смотрели из-под стройных тополей, окаймлявших небольшой прудик, в котором плавали утки. Ворота гостеприимно были открыты настежь. Во дворе пожилая женщина собирала щепки. Борис попросился войти в дом. Женщина открыла дверь и, не закрывая ее, прошла вовнутрь. Борис направился за ней. Женщина, ничего не говоря, подбросила в печь щепки и засуетилась возле плиты. На плите кипел огромный кофейник, распространяя приятный запах кофе. Рядом, не уступая ему в ароматах, клокотал горшок с мясом и тут же варился картофель. В стороне на припечке стоял чугунок с молоком и пар валил из него под потолок.

Хозяйка поставила перед Борисом большую миску с картофелем и мясом, налила огромную кружку кофе с молоком и положила перед ним краюху хлеба.

Борис съел все это с большим аппетитом, разомлел от жирной пищи и уже размечтался о хорошем ночлеге, благословляя в душе хороших хозяев. Но как раз в самый разгар его мечтаний хозяйка сказала:

– Ну, поел, отдохнул, добрый человек, теперь и пора уходить. А то, вишь, и хозяин мой уже возвернулся.

Борис пробормотал что-то, сам даже не разобрав, что, но хозяйка довольно уже вразумительно показала во двор и прибавила:

– Он те даст, как не выйдешь так.

Борис поднялся. Вошел хозяин и проговорил, не здороваясь:

– Вас тут этаких-то много теперь по степи бродит. А у меня одна тоже голова. Кусок хлеба всегда дам, а ночевать не моги. Строго теперь за вас, таких-то. Прощевай.

Борис вышел. Он был так ошеломлен ответом только что бывшей такой хлебосольной хозяйки, что даже не поблагодарил хозяев. Во дворе уже была спущена собака и ходила на длинной цепи. При виде Бориса она влезла в свою просторную будку.

«Вот жизнь собачья», – подумал Борис, невольно позавидовав собаке. – «Вот она плата за беспрерывные бои, бессонные ночи и раны…», – болезненно пронеслось в его голове. – «И в то же время нельзя сказать, что выгнали как собаку».

Восток уже темнел, когда Борис, пересекая дорогу, выбрался на евпаторийское шоссе. Он снова шел по целине. Ноги терла набившаяся в ботинки земля. Борис сел возле придорожной канавы, чтобы вытряхнуть ее. Занятый своим делом, не заметил, как к нему сзади подъехал всадник на местной вороной лошадке. На голове буденовка, кожаная куртка на крепкой фигуре и красные галифе.

– Ты чего ховаешься? Кто ты есть? – спросил он Бориса.

Сохраняя спокойствие, и внешне стараясь не выдать своего волнения, Борис ответил:

– Я не прячусь. Сел на землю вытряхнуть землю, что набилась в ботинок.

Наличие паспорта в кармане придавало ему уверенности в себе и благоприятном исходе встречи. Единственно, что могло быть непонятным, это то, что всадник мог оказаться жителем Черниговской губернии и, конечно, мог знать, какой там есть уезд: Почепский или Поченский.

– Я командир 41-го конного полка. Слышишь, играет музыка? Это в нашем полку. Вставай и идем. Там выясним, кто ты есть. Вас тут много шляется врангелевских отребьев. Айда!

Всадник направил коня на дорогу. Борис поплелся за ним, стараясь незаметно вытянуть из оклунка свой браунинг, но никак не мог нащупать его. В оклунке был буханок хлеба и мешал протолкнуть руку глубже. Под буханком был револьвер.

Они были вдвоем на всю степь, и Борису ничего не стоило пристрелить его неожиданно. Живот всадника находился на уровне головы Бориса.

И лишь когда Борис вынул револьвер и готов был уже привести в исполнение свой план, всадник неожиданно оглянулся и приказал ему идти впереди.

«Чует, черт», – подумал Борис, видя, что всадник вынул револьвер и направил его на Бориса.

Время было упущено, и теперь Борису необходимо было изловчиться лишь, чтобы выбросить свой револьвер куда-нибудь в канаву, незаметно. Что он и сделал в нескольких шагах от первого дома в колонии.

Вошли в просторный двор с хатой под общей крышей с сараем. В первой комнате, освещенной ночником, на полу лежали вповалку красноармейцы. Старая немка варила кофе. Подала чайник Борису. Хотелось пить, и Борис выпил чашку желудевого кофе с удовольствием.