Елена Блонди - Шанелька и Крис [СИ]

Потом Шанелька вернулась домой. И с огромной радостью встретила Крис уже в новом качестве — летней гостьей, показывая ей теперь свои южные сокровища: дальние безлюдные пляжи, старые городские парки и вообще все, что было ей близко и дорого.

Удивительно, думала Шанелька, сидя на знакомом диване, живущем теперь в еще незнакомой ей квартире, удивительно, что Крис появилась и никуда не исчезает, а сердечные привязанности, романы и любови вспыхивают, разгораются, потом угасают или судьба без жалости затаптывает их, они сменяют одна другую, и вроде бы, должно быть наоборот. Как там, муж и жена — одна… Нет, другое, не так насмешливо. В общем, всегда Шанелька была уверена, что будет у нее, как у мамы с отцом, семья, двое растят детей и вместе идут по жизни, а вокруг все меняется, приходят и отдаляются друзья, у которых свои собственные судьбы. Но оказалось, ей судьба другая. И подарена ей замечательная дружба, не омраченная тем, о чем так часто снимают кино и с усталой умудренностью пишут в книгах. Мол, лучшая подруга — увела. И осталась героиня без подруги и без мужа. Конечно, может быть, так говорить еще рано, все в жизни может случиться.

Но от осторожной этой мысли пахнуло тем самым устало умудренным нафталином, да и можно же ее додумать — а когда не рано-то? Когда они станут совсем старушками и впадут в маразм? И кстати, кто из Шанелькиных спутников жизни совпал бы с Крис?

— Чему ты тут одна в темноте смеешься?

Крис вошла с подушкой в руках, кинула в изголовье, полезла в ящик комода, вытаскивая плюшевое покрывало.

— Ой. Я о жизни раздумалась. И прикинула, кого бы ты могла у меня, к примеру, увести. Ну если бы, как в кино, ах, влюбилась, и такое прочее.

— Конечно, Черепа, — уверенно сказала Крис, — не все же тебе одной плакать и колоться, и жрать кактус дальше. Давай уже спать. У нас завтра насыщенный день.

Потом они лежали, и Шанелька, глядя в мерцающий от нижних огней потолок, прислушивалась к себе, удивляясь тихому покою внутри. Она не успела рассказать Крис, что разговор с Димой все же состоялся, иначе она бы просто изводилась, вдруг с ним случилось что ужасное, где-то на горной крымской трассе. Но не случилось. Он выслушал ее возмущенные упреки, может быть, слишком упреки и чересчур возмущенные, но разве она не имела права, оставшись накануне предполагаемой свадьбы эдакой соломенной невестой без объяснения причин. А потом вдруг сказал:

— Знаешь, ты, наверное, права. Придурок я, поторопился. Наворотил фигни, вас подвел всех. И тебе наобещал всякого. А лучше все-таки подождать. Ты меня прости, за все эти хлопоты, не знаю, как я могу исправить, ну мама там, Тимофей. Если надо что, ты…

— Как поторопился? — опешив, переспросила Шанелька, — я не понимаю. То есть, ты передумал, что ли? Струсил и в кусты?

В трубке раздался досадливый смешок.

— Ты не поняла. Да что ты перевираешь все, что я сказать тебе…

— Перевираю? Дима… А иди-ка ты, со своими метаниями.

Он звонил ей еще. Но зареванная Шанелька трубку уже не брала. Прочитала смску, все же надеясь, вдруг несколько его слов хоть что-то прояснят, но там было всего одно. «Прости» коротко написал ей Дима Валеев по прозвищу Фуриозо. После чего его номер отправился туда же, куда годом раньше улетел номер вдохновенного барда Костика Черепухина — в черный список без права восстановления.

Несмотря на необходимость выспаться перед обещанным Крис насыщенным днем, спали плохо. Сначала Шанелька долго слушала, как подруга вздыхает и ворочается, шоркая локтем по стене и стараясь не потревожить. Не вытерпев, спросила:

— А ты-то чего? Я со своими страстями, извини, а тебя и не спросила, может, тоже какие проблемы? С Алекзандером?

— Да норм… — Крис помолчала. Потом продолжила, несколько смущенно, — на самом деле, с принцем. Мальчикам в одиночку жить нельзя. Тосковать будет. И с девками тоже нельзя, я ведь не планирую дома питомник устраивать. Значит, нужно для Мориеси подыскать друга.

— Сплинтера? — зевая, предложила Шанелька.

— Кого?

— Ну, это такой гениальный помоешный крыс. Учитель черепашек ниндзя.

— Чего?

— Тимка мелкий был, мы мультики смотрели, и кино. Сплинтер сбежал из лаборатории, заматерел и вырос, стал подземным гением. В-общем, сказка такая.

— А от принца хозяйка отказалась, — печально ответила Крис, — я его потому и взяла, она уезжала, попросила, кто может, забрать. Я фото увидела. И влюбилась. Теперь нужно еще одного. А я прям боюсь.

— Ревнуешь заранее?

Крис тихо рассмеялась, блестя в темноте глазами.

— Там на форуме постоянно вешают фотки малышни. Они такие ми-ми-ми и ня-ня-ня, я стану принцу подбирать друга и по пути насобираю целую команду. Прикинь, в квартире будут клетки, покрывала с дырками и обгрызенные ножки у дивана.

— А тебе так нравится?

— Да.

— Так может и пусть?

— Вот я тоже подумала…

Потом они снова немного поспали, и теперь уже Крис, открыв глаза, с недоумением уставилась на согнутую спину Шанельки и голубоватый свет монитора на длинных волосах.

— Ты чего там? А спать? Ты в почте, что ли?

Блики мигнули, переливаясь, Шанелька покачала головой, легко и быстро трогая клавиши.

— Нет. Я так. Мне очень нужно. Немножко еще. Ты спи, ладно?

— Завтра, — напомнила Крис, завертываясь в покрывало, — нет, сегодня уже.

Шанелька кивнула. Черные строчки выстраивались на светлом, еле заметно мерцающем фоне.

«Раскозяй жил недалеко, на песчаной полянке с краешку большого пляжа, но никто его не видел. Потому что он был маленький, смешной и очень себя стеснялся. Гулять выходил только утром, совсем-совсем утром, когда солнце вылезало из воды, щуря яркий глаз, и светило пока еще тихонько, бережно прогоняя ночные тени, и те уползали под высокие стебли песчаной осоки.

И пока не уползли совсем, Раскозяй брел по песку, вздыхал, растопыривал лапки, смешные, кривые и волосатые, ну просто раскозяйки какие-то, и печально думал о том, кому он такой нужен. Ни красивых перышек, как у громкой сороки, ни сильных клешней, как у мрачного берегового краба, ни пышного хвоста, как у прибегающей каждый день огромной собачищи. А главное, никого не звали так смешно и некрасиво. Сорока, шептал Раскозяй, и горюнился, пряча кривые лапки за круглую спинку, со-ро-ка, какое красивое слово, стройное, будто само летает. Краб, проговаривал он дальше, и прямо видел, как могучий старик поднимает над панцирем сильную клешню и щелкает ею — берегись, отхвачу лапку, только сунь! Краб!

А с собачищей было еще завиднее. Потому что прибегала она не одна, а тащила за собой невиданной красоты существо, названия которого Раскозяй не знал, но зато знал другое — существо подарило собачище имя! И теперь лохматая не просто собака (что само уже в сто раз прекраснее ста раскозяев — со-ба-ка), а красиво и плавно — Альма.