Елена Блонди - Дзига [СИ]

— Ну? — шепотом спросил Дзига.

Она растерянно пожала плечами. И застыла, медленно втягивая носом теплый воздух.

— О! пахнет… — говорила шепотом, будто запахи могли испугаться и убежать. Но они не боялись, становились сильнее и шире, заполняя неподвижную ночь и соединяясь с тихим плеском сонной воды.

— Ага…

— Полынь. Еще — трава морская. Свежая, с солью.

— Да.

— А там — она уже лежит, с гнильцой, щекотно в носу. А это что?

— Где?

— Оттуда, — она нащупала лохматый затылок и чуть повернула его голову.

— А… Там пролом, и эти цветики, что ты фоткала. Астры степные.

— Как пахнут! И чабрец еще. Тонко так.

— Ну, он везде. А сверху чуешь, бензин, то с остановки.

— Ничего себе. Далеко ведь!

— А мы притаились и слышим. Классно, да?

Лета зажмурилась, и пошла в темную глубину, сделав нос своими глазами. Шепотом перечисляла, мимо чего идет, трогая запахи словами.

— Глина, сырая, родник, да? И навоз, макар телят гонял… осока. И еще сухое, такое прекрасное, молчи, я сама. Это тростник! И кругом море, поверх всего.

Дзига кивал, его плечо касалось ее плеча.

Лета открыла глаза и сказала, наконец, главное, что поняла, краснея от того, что не сразу:

— Так теперь я никогда не одна? Ты, черный кот мой, ты про это сказал, насчет ума моего?

— Если допишешь меня. Да.

«Если допишешь меня»…

Лета обваляла в муке кусок рыбы и аккуратно уложила на сковороду. Масло зашипело, брызгаясь. Это последний кусок и можно уже накрыть крышкой, пусть как следует прогреется и успокоится. Через несколько минут появится золотистая корочка, перевернуть, ловко работая двумя вилками, дождаться корочки на другом боку. Рядом на глубокой миске покоилось металлическое сито, туда сложатся пылающие кусочки, чтоб не размокали от остывающего масла.

Вкусно. Тут, в этом городе у моря вкусно есть, дышать и просто жить. Вкусно бродить окраинами, где длинные улицы выложены из кубиков — беленых домов и домишек, среди которых натыканы кое-где внезапные кирпичные дворцы в три этажа с коваными балкончиками. Лета знала, проходя мимо и разглядывая, пролетят три года, пять лет, и каждый такой дворец, укрывшись виноградом и плющом, слегка полиняв сверкающими крашеными воротами, врастет в улицу, будто был там всегда. Таким был этот город, очень древним, и все изменения в себе принимал с философским спокойствием — слишком много всего повидал на своем веку. Да каком веку — на своих тысячелетиях.

Она положила в тарелку куски жареной рыбы, отрезала тонкий ломтик черного хлеба. Ах, да, ушла к холодильнику и выбрала самый огромный и самый красный помидор, такой, чтоб пришлось разрезать, а то и рта не хватит — надкусить атласный крутой бок.

Села, взяла в руку вилку и прислушалась. В комнате на диване лежал вытащенный из дальнего ящика купальник, поверх — сложенное полотенце. И даже маленький коврик, ценимый ею за то, что влезал в любую сумку, не занимая места, положила рядом. Как только он появится, можно идти. В июнь. Или — в август. В самый конец августа, чтоб не обгорел на злом летнем солнце. Если появится, конечно…

Рыба пожарилась вкусная. Как смеялись они с подругами в беззаботном мае, который не удался погодой, был холоден и дождлив, но они внезапно собрались втроем, и это было прекрасно. Так вот, из того мая пришло смешное слово — неимоверный. И все трое вставляли его в каждую фразу, или, закатывая глаза, произносили с придыханием отдельно — неимоверно!

Утренняя жареная рыба была вкусна — неимоверно. А он снова не появился сам. А жарила — на двоих. Куда идти сегодня, в надежде, вдруг выступит из-за дерева, или она увидит — да вот же — сидит под бетонным козырьком старой остановки…

А вдруг не придет? Он узнал, что умер. И что он — кот. И сейчас он — кто? Призрак? Воспоминание? Литературный герой, писуемый ее тоской? Знать бы, что думает, разубедить, сказать складных слов. Она ведь умеет, язык всегда был подвешен отлично. И уговорить любого, даже рассказывая неправду или не совсем правду, ей всегда не проблема. Именно поэтому старалась убеждать только в хорошем, приподнимая слушателя на следующую ступень. Чтоб не портить карму. Про кармы Лета знала немного, да и не стремилась особо узнать, но выражение, как ей казалось, верно передавало…

Рыба была вкусна (неимоверно) и за умными размышлениями Лета ее съела. Отодвинула пустую тарелку и задумчиво занялась помидором. Он благоухал летним зноем, краснел в пальцах, истекая прозрачными каплями сока. Если кусать и жевать медленно, может быть, он все же объявится?

Помидор кончился. Лета вздохнула и, взяв кружку с остатками утреннего кофе, побрела в комнату. По дороге заглянула в мамину — там, на диване спали все три кота, вернее — две кошки и кот Темучин. Хранили домашний уют, пока мама гуляла по осеннему рынку.

Допишешь… А она все еще бредет наощупь, будто в лесу, полном тумана, где нужно сперва сделать шаг, вслепую, умудрившись не треснуться лбом о дерево, и только шагнув, можно увидеть, что же писать дальше. А всю жизнь терпеть не могла делать что-то наугад.

Дзига сидел в ее кресле, держа руку на тачпаде. На мониторе медленно сменялись картинки. Ее картинки.

Лета встала в двери, с огромным облегчением глядя на темную макушку и белую шею под густыми волосами. Пришел…

— А… ты почему в зимней куртке? И перчатки даже…

— Привет. Вот эта мне нравится, — развернул ноутбук, показывая серые с розовым полосы. Тишайший закат над проливом после кромешной непогоды.

— Мне она тоже нравится. Привет!

Она покосилась на летние вещи, рядом с его курткой слегка дурацкие, конечно.

— Я был там. В парке. Где миндаль. Хотел, чтоб такая же погода, как ты рассказала. Она и была. Потому куртка.

Лета кивнула. Она совершенно не представляла, что он сейчас чувствует. И что будут делать.

Мальчик закрыл ноутбук, встал, скидывая дутую куртку на кресло. Остался в белой футболке, той самой, с черным котом. И серых штанах с большими карманами. Провел руками по бокам.

— Плавки я сразу надел. Мы же успеем, обсохнуть?

— Еще бы. Там знаешь, какая жара.

В коридоре загремел ключ в замке, и почти сразу раздался мамин голос, она ставила на тумбочку сумку, говоря одновременно с Летой и с набежавшим котиным народом.

— Бычков сегодня много, уйди, Мурка, тут тебе ничего нет, Тима, не лезь в сумку, уронишь ведь, ну какой ты, а на улице хорошо, ты пойди сейчас, хватит торчать перед своим компьютером, а мне никто не звонил? А то сегодня ярмарка с медом, Надя хотела пойти. Рыжая!!! Да отстань, чего някаешь, успеешь, сейчас насыплю тебе твоей сушки! А курточку все же надевай, там солнце, но ветерок.

— Да, мам, — Лета запихивала полотенце в сумку. И встала, растерянно соображая. Им нужно выйти, и что говорить маме о темноволосом мальчишке в кедах? Придумывать на ходу? Ведь не скажешь, вот мам, знакомься, это…