Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

Рыжие волосы, рассыпавшись на пробор, свалились по обе стороны широкого бледного лба. А ведь был совсем даже неплох. Сильный, с большими руками. В глазах — как у пещерного медведя, такое вот, как ей нравилось — кажется, сейчас схватит, и унесет, а заорешь, заткнет рот затрещиной. Или собственным членом. В низу живота знакомо защекотало, и она отодвинулась, сердито отворачиваясь. Было, да прошло. Да и плебей он. У таких умишка не хватает понять, где игры, а где жизнь. На том она и прокололась. Кто же виноват, что ее тело заточено под жесткие игры. Игры! А этот козлина, когда она решила поиграть по-настоящему, решил, что она и в жизни такая.

— Игры, мудак, ты понял? — вполголоса сказала спящему, слушая, как наверху истерически захохотала женщина, — игры. Когда-то ей показалось, что Токай понимает. Умный, красивый, и очень внимательный. Она сама его нашла и стала охотиться, уверенная в том, что не денется, никуда. Как никто не девался. Садилась в ресторане за соседний столик, ловила оценивающий взгляд, мимолетно улыбаясь. Танцевала, упорно глядя на него через плечо партнера. И как всегда — все случилось быстро. В постели они разговаривали. Это было приятно, лежать рядом, курить, смеяться тому, как он недоволен, сам не курит и даже не пьет спиртного — спортсмен. И говорить.

Рассказывать всякие, казалось, давно забытые мелочи, о себе. И снова влюбляться в свое прекрасное тело, через слова. Будто в руку берешь и поворачиваешь, разглядывая. Да, он ее крепко зацепил именно этим.

Хотя и любовник прекрасный. Но сколько их было — прекрасных. А тут, с медленными разговорами. О ней, о Ласочке. Уже потом поняла — о себе не говорил, только слушал. Ему она рассказала про мандарин. Потому что никто больше не понял бы. А он понял. Кивнул. И взял ее еще раз, так… умело взял, и она вся растеклась под ним, кайфуя от того, что он ее знает. Хотя другой бы пожал плечами, такая мелочь — мандарин. Двенадцать лет. Рынок.

Мандарин.

Ласочка снова бухнулась в кресло. Можно, конечно, пойти наверх.

Беляш велел шестеркам, чтоб не пускали ее к гостям, это после того, как их таскали в ментовку, и он обвинил ее в том, что втянула его в эти дела. Так и сказал — она втянула, вот сволочь. Так что теперь сидеть где-то в ресторанчике, повелевая слюнявыми новыми делягами, ей запрещено. Но там, наверху, ночь, можно просто уйти босиком по песку, закадрить какого-нибудь романтика, и трахнуться с ним в кустах. Она поморщилась. Потом он станет слюнявить ее пьяными поцелуями, признаваться в любви. Рассказывать о том, как херово живут с женой, и какая у него лапочка-дочка. А она расскажет ему про мандарин. Она скинула босоножки на пол и подняла вверх стройную ногу, оглаживая бедро ладонями. Расстегнула короткую вельветовую юбочку, щелкая кнопками. Приподнявшись, стянула голубую майку. И снова легла, свешивая с подлокотника волосы до самого пола. Одну ногу положила на спинку кресла. Надо бы стащить и трусики. Но лень вставать. Оттянула резинку и положила пальцы на чуть покалывающую кожу. Закрыла глаза. В иностранных киношках вспомнила бы, как в розовом детстве ее изнасиловал собственный папаша. Или запирал сосед, пока родители вкалывали в поте лица. Делал с ней всякие гадости. А на самом деле не было ничего. Ей после даже было интересно, а вдруг забыла? Вдруг надо пойти к психологу, и он выкопает из подсознания тайные воспоминания. Но знала — нечего там копать. С детских фотографий смотрела на Ласочку девочка Олеся — белобрысая, бледная и некрасивая, как прозрачный лягушонок. В любом месте: в школе, в пионерлагере, в турпоездке на каникулах, находились те, кто был красивее, ярче, уродливее, смешнее. И она среди всех была самая никакая. Всегда. Такая никакая, что даже имя ее всегда путали. Оксана, ой, Лариса… Как тебя, а, Олеся. И после опять — Оксана, иди сюда! Это когда не забывали позвать. Она привыкла, белобрысая девочка с тощими косичками — если не идти самой следом за всеми, никто не оглянется и не заметит, что она отстала. А потом пришли тринадцать лет. Тоненькая, как спичка, она проходила через полутемную комнату, в другой, положив локти на плюшевую скатерть и вздев на нос очки, отец читал газету, как вдруг в зеркале, старом, бабкином, вместе с ней прошел еще кто-то. Кто-то очень красивый, с волной блестящих волос по спине, с изгибом маленькой попы под худенькой спиной с острыми лопатками. Она замерла. И вернулась обратно. Встала перед зеркалом, глядя в тайную глубину. И раскрывая огромные серые глаза, облизала острым языком бледно-розовые губы. Села на облезлый пуфик, нашаривая щетку, которой мать каждый вечер причесывала крутые синтетические кудри парика. И проводя по волне гладких волос, с падающим в низ живота сердцем поняла — она получила подарок. Просто так, ниоткуда. И ни за что. Но — огромный.

В школе она подошла к девочке из восьмого класса, к новенькой, яркой и красивой, на которую сбегались смотреть мальчишки, перешептываясь. Сказала, беря ее под руку и прижимаясь маленькой новой грудью:

— Привет! Меня зовут Ласочка. Хочешь, я тебе все покажу? С тех пор они везде ходили вместе, провожаемые влюбленными взглядами мальчишек. И Кристина, стреляя влажными глазами по сторонам, с удовольствием рассказывала подружке, сколько мальчиков было у нее в старой школе. Мальчики! Мальчишки… Нашла чем хвалиться рослая Кристина с блестящей кожей, которую она на скулах тщательно припудривала копеечной пудрой! Они шли через шумный базар, и Ласочка была в обтягивающих брючках и короткой курточке до талии. На лбу — трикотажная повязка, синяя, чтоб поверх нее волосы казались еще белее, а глаза светились.

Болтали, смеясь, стреляли глазами по сторонам.

— Дэвушки! — кричали чернявые продавцы, потирая озябшие руки, — ай! Какие дэвушки!

А перед ними на коричневых подносах горами высились блестящие камушки каштанов и атласные шарики мандаринок. И Ласочка, проплывая мимо, зацепила тонкими пальцами самый верхний — нестерпимо оранжевый, подняла над головой, показывая всем. И пошла, виляя обтянутой брючками попкой. А продавец позади восхищенно цокал языком. И навстречу ей тянулись руки с оранжевыми мандаринками, коричневыми каштанами и розово-замурзанными гранатами.

— Ай, дэвушка! — окликали гортанные голоса, — возьми, а? Красивая какая дэвушка…

— Ты что! — хихикая, дергала ее за руку Кристина, и растерянно подставляла ладонь, в которую Ласочка сваливала добычу. Придя домой, Ласочка съела три мандарина, а первый оставила — положила в сервант в хрустальную вазочку. Услышала, как отец, покашливая, ушел за пивом, щелкнул замок на входной двери. А мать была на работе. Подперла дверь в комнату стулом. И раздевшись совсем, села перед зеркалом, внимательно оглядывая подарок. Узкие хрупкие плечики, тонкую высокую шею, точеный подбородок, высокие скулы. Короткий и прямой носик. Густые золотисто-коричневые ресницы над большими серыми глазами. Провела пальцами по маленьким грудям, трогая розовые соски. И, жмурясь от восхищения, встала, чтоб лучше видеть, как плавно круглятся под арочкой ребер мышцы вокруг маленького пупка.