Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

Это выводило из себя. Так не бывает, чтоб ливень такой силы продолжался так долго. Фотий посмотрел на часы. С момента, как он заглушил мотор, прошло с полчаса. А показалось — полдня торчит тут.

Надо дать себе контрольное время, допустим еще полчаса. Или минут сорок. А после идти пешком. Мало ли, что там, в Ястребинке, Ника одна, вдруг порвало провод, нет света, или залило подвал. Или что-то унесло вниз, в море. А потом — дождь или не дождь, придется вернуться в поселок, не бросать же машину тут на сутки.

Когда мокрый Фотий, с трудом вытаскивая из бешеной глины босые ноги, подошел к корпусу, его встретили настежь распахнутые ворота.

Ведя рукой по железу, он вошел и пошлепал к домику, озираясь. Мачта, обернутая парусом, косо торчала на крыше. Через косые струи ливня тускло светили несколько окон большого дома. Хорошо, подумал, вытирая лицо, электричество есть, пока. И поднявшись по трем ступенькам, уперся в запертую дверь. Подергал, заглядывая сбоку в слепое окно. Перегнувшись, без надежды постучал в стеклянный квадрат. И снова спустившись, направился к большому дому. Чтобы открылась дверь номера, ему пришлось не только стучать, но и крикнуть. Испуганная женщина возникла в узком проеме, замахала рукой, и он втиснулся, топчась по насквозь мокрому коврику. На кровати сидели близнецы — двое темноволосых мальчишек, прижавшись друг к другу, с восторженным испугом вздрагивали, когда гром с треском прокатывался снаружи. Женщина, суетясь, смахнула с кожаного стула полотенца и рубашки.

— Вы сядьте, сядьте. Ой, да что ж это. Прям конец света какой!

— Мам, это ураган, — подсказал один из мальчиков, а другой возразил, толкая брата локтем, — дурак, это вовсе даже буря! И оба, раскрыв рты, уставились на Фотия, ожидая его слова.

— Веронику не видели, Люда? — спросил тот, а сердце уже нехорошо щемило. Женщина испуганно затрясла головой.

— Нет, Федор Леонидыч, я белье снимала, и тут началось, еле добежала вот внутрь. А через окно совсем не видать, что там. Она же в поселке.

— В поселке… и давно?

— Да как вы уехали, через полчасика и побежала. Сказала, вы, Люда, пару часиков последите, за воротами. А такая жара, я сказала, конечно, Вероничка, Сашу-Сережу все одно не пущу до полдника на пляж. Сказала, послежу. Да вы не волнуйтесь. Она ж, наверное, там.

Ливень кончится, и прибежит. Глаза у матери мальчиков были такие же темные, круглые, как у сыновей. Но никакой детской восторженности не было в испуганном взгляде. Фотий тяжело посмотрел на нее, и женщина нервно поправила на груди мокрый цветастый халатик. Он опустил голову, положил руку на стол и, барабаня пальцами, задумался. Ушла утром, сказала на пару часов. А сейчас уже два.

Шесть часов ее нету. Даже если бежала часа три тому, то до ливня успела бы. Значит, или торчит где в магазине, или на почте. Если застряла в поселке по каким делам. А какие дела? Обещала же вернуться. Или попала в самую круговерть? Началось все так быстро, накрыло в минуту… а вдруг она в это время купалась и уплыла далеко? Он встал, стряхивая с коротких волос обильные капли.

— Не надо так волноваться, — снова быстро сказала Люда и губы ее скривились, когда конец фразы утонул в треске. Свет замигал и погас.

Комнату затопили серые сумерки. И окно стало экраном, полным движения серых и белых извивов.

— Ничего не включайте. Люда, вы поняли? Не пытайтесь свет или чайник. Укройтесь одеялом, если к ночи не перестанет, то спать будет холодно. Двери открывайте пореже. И мальчиков не пускайте одних, в туалет.

— Да. Да-да, — закивала Люда, стискивая пальцы, — а вы что же? Куда?

— Я пойду берегом, до скал. Ивана попрошу, пусть посидит в холле, там телефон.

— Мы тоже хотим, — сообщил Саша, возясь на постели, — где телефон.

— И медвезилла, — добавил Сережа. Фотий коротко улыбнулся:

— Как Иван устанет, вы его смените. Выходя, вполголоса сказал расстроенной Люде:

— Я к тому времени уже вернусь. Не волнуйтесь.

— Вы уж вернитесь, Федор, без вас тут как ночевать? Если такое. Вытащенный из своего номера сонный Иван, волоча с собой полосатое одеяло, прошел за Фотием в сумрачный холл, зевая и ошарашенно поглядывая в окно, выслушал негромкие распоряжения. Положив трубку, в которой, на удивление, еще слышался тонкий ленивый гудок, Фотий приоткрыл двери и пробежав двор, вернулся на крыльцо, отомкнул двери и вошел в пустой и мрачный коридорчик. Найдя под вешалкой старые ботинки, натянул носки, крепко зашнуровал щиколотки. Надел и тщательно затянул на себе серебристую штормовку.

Подумав и внутренне морщась, сунул в глубокий карман плоскую фляжку со спиртом, на случай, если придется откачивать… Взял легкое одеяло, увязанное в непромокаемый сверточек, добавил еще одну штормовку. Приладил рюкзак, потуже затягивая лямки. И оглядев пустое, мертвое без Ники и Пашки жилье, вышел в ливень. Серый сумрак потихоньку густел, хотя до заката было еще далеко.

Ветер уже не носился из стороны в сторону как оглашенный, дул ровно и мощно, так что пласты воды мерно летели со стороны Низового в сторону скал тайной бухты. И Фотий, накинув капюшон, запер двери, вышел в распахнутые ворота, и, спустившись к полосе бешеного косого прибоя, пошел навстречу небесной воде и ветру, держа капюшон руками.

Он не хотел стягивать его на лбу, чтоб уши становились глухими.

Брел, сгибаясь и отплевываясь, прикрывая глаза. Время от времени скидывал трепещущую тряпку на затылок, замирал, прислушиваясь и оглядываясь. И снова натягивая серебристую плащевку на лоб, делал еще два десятка шагов. Прогонял мысль о том, что может пройти в паре метров от нее, лежащей без сознания. И пойти, удаляясь и удаляясь.

Широкий проем между бетонных стен был виден из Никиного угла узкой и далекой полосой. Пока горел костерок, полоса тускло светила серой круговертью, и оттуда долетал мокрый холодный сквозняк, колыхая низкие языки пламени. Тогда у нее дрожали плечи и мерзла спина.

Связанные руки теперь лежали на коленках. …Когда кинул ее к стене, закричала, мучаясь, с выломленными за спину руками:

— Я не могу! Сидеть не могу! — и замолчала, испуганная. Но Беляш неожиданно переполз ближе и, толкая, снял с запястий узкий ремень, позволил перенести затекшие руки вперед, и снова связал их, так что она со вздохом облегчения откинулась к шершавой стене. Облизывая языком сухие губы, следила, как он снова уселся напротив, большой, рыхлый, в растерзанной цветастой рубашке. Стащил мокрые ботинки, откинул в сторону, вытянул к огню ноги, шевеля пальцами. И нашарив рукой в темноте, вытащил початую бутылку водки.

Запрокинув голову, глотнул, красный свет пробежался по кадыку, припорошенному светлой щетиной — в мелькании пламени она казалась розовой, и Нику замутило.