Наталья Дорошко-Берман - Красная гора: Рассказы

Съезжала она от Риты с твердым намерением никогда ей больше не звонить и не сообщать даже номера своего телефона. Впрочем, Рита тоже не интересовалась ни адресом ее, ни телефоном, и даже не попросила хотя бы из приличия: «Ну ты ж по приезде позвони. Сообщи, как устроилась!» И, наверное, Вероника так никогда бы ей и не позвонила, и, может быть, вообще напрочь забыла бы о ее существовании, если бы не Павликин приезд.

Боже! Какое это было немыслимое счастье! За долгие месяцы болезни Вероника уже забыла, что значит засыпать и просыпаться рядом с любимым человеком. Она готова была отдать все на свете за рыжую голову, лежащую на ее подушке.

И они с Павликом путешествовали по всему Израилю, и в каких только городах, и в каких только красивейших уголках природы они с ним не побывали!

Только Павлик становился все злее и раздражительнее, и ни с того ни с сего цеплялся к экскурсоводам, и на одного экскурсовода грубо набросился из-за того, что он известного художника назвал Иванов, а не Иванов. И, поняв, что с ним творится неладное, пытаясь унять странную дрожь в коленях, Вероника прошептала:

— А может, ты Риту хочешь повидать?

И Павлик посмотрел на нее счастливыми, благодарными глазами и воскликнул:

— Давай поедем к ней, давай!

— Нет, — бросила ему Вероника, — езжай туда один. Езжай и оставайся.

И каким-то чужим, изменившимся голосом Павлик спросил:

— А как же ты? Как могу я оставить тебя?

— Ты давно уже оставил меня, — едва сдержала слезы Вероника, — оставил еще тогда, когда позволил мне уехать сюда одной.

Она ждала, что Павлик начнет оправдываться, что, в конце концов, обратит все в шутку, но, нелепо кривя рот, он спросил:

— Но ведь она же давала подписку не общаться ни с кем из Союза?

— О, я это устрою! — усмехнулась Вероника. — Она тебя примет. Примет, как миленькая.

— Ну? — привычно отреагировала на ее звонок Рита, и, чувствуя, как земля качается и уплывает у нее из-под ног, Вероника забормотала:

— Рита! Мой Павлик давно тебя любит. Любит с того самого дня, как вы познакомились. Он утверждает, что именно в тебе, а не во мне подлинное «рахлинство». Впрочем, разбирайтесь в этом сами. Можно, он к тебе приедет?

— Можно, — после секундного замешательства выдохнула Рита.

На прощание Павлик чмокнул Веронику в щечку и, жалко и потерянно улыбаясь, попросил:

— Давай расстанемся друзьями, а?

И Вероника в ответ тоже растянула губы в улыбке, а потом, когда Павлик уехал, впала в состояние ступора и не помнила, спала или не спала, ела или не ела, и сколько часов с тех пор прошло, а, может, и дней, и, уже не оплакивая свою любовь и даже не вычеркивая, а вымарывая, навсегда вымарывая эту страницу, сняла телефонную трубку и набрала номер Министерства безопасности Израиля.

— Моя сестра работает на военном заводе, — сообщила она. — Она давала подписку не общаться и не встречаться ни с кем из Союза, а теперь встречается с моим бывшим мужем, который прибыл сюда как турист. Он у нее. Проверьте.

И ей ответили:

— Девушка! Вы сошли с ума. Советского Союза давно не существует. Когда она давала подписку? В 89-м? В 90-м? Эта подписка гроша ломаного не стоит. Оставьте нас в покое. У нас дела поважнее.

Да, на ее счастье ей именно так и ответили. А через неделю Павлик снова постучал в ее дверь. Она уставилась на него, не веря своим глазам, не решаясь даже протянуть ему руку, а он стоял на ее пороге с несчастным, пепельно-серым лицом, и даже веснушки на его щеках побледнели, и вдруг усмехнулся так, что кровь прилила к его щекам, и сказал:

— Жить в Израиле, не имея возможности забраться с ногами на диван — худшее наказание за все грехи, включая поджог детского приюта!

И она пригласила его пройти в дом, и при чем здесь детский приют, и про какой такой поджог он упомянул, даже не спросила. И с тех пор они с бывшим мужем так и осели в Израиле.

Впрочем, еще не факт, что жить они с ним будут долго и счастливо, ведь ничто в нашем мире не проходит бесследно и бесслезно, даже если всерьез на это рассчитываешь.

Слава богу, что конец этой истории мне сообщили через месяц, когда волноваться уже было поздно. А во всем виноват Спиваков со своими виртуозами, хотя, с другой стороны, как раз его виртуозы меня и спасли.

Ну, начну по порядку. Пригласили меня, в общем, на их концерт. Позвонила Лора, с которой мы вместе кончали ульпан [9] Ульпан — школа для языковой и культурной адаптации израильских репатриантов. :

— Хотите на Спивакова?

— Хочу, конечно. Когда он выступает, где?

— Сегодня в восемь, в Хайфе, в Театроне.

— А вас есть кому подвезти?

— Да, нас с мамой везет мой друг. Он и вас может захватить.

— Ну замечательно! Так где и когда мы встретимся?

— Подъезжайте в четверть восьмого к супермаркету в Кирьят Моцкине. Там вас встретит моя мама и поведет к нашему дому.

Ну вот, ровно в четверть восьмого подъезжаю я к супермаркету, и мы с Лориной мамой идем к их дому и усаживаемся на скамейку в ожидании Лоры с другом.

— Он повез ее кататься, — извиняющимся тоном сообщает Лорина мама. — Сейчас они подъедут.

— А как же Лорин муж? — любопытствую я. — В курсе?

— Да, — с какой-то мстительной радостью заявляет Лорина мама. — Моя Лорочка все делает открыто. Она такая.

И Лорина мама делится со мной их грустной историей. Оказывается, с этим ее мужем Лора сошлась, когда ей еще и пятнадцати не исполнилось. Сошлась, как утверждает Лорина мама, не потому что тот был ее достоин, а потому, что был первым опытным мужчиной в ее жизни. И муж этот оказался личностью грубой и совершенно неразвитой, не увлекающейся ни классической музыкой, ни вообще чем-либо возвышенным, и эта его духовная неразвитость наложила отпечаток на его физиономию, и, когда они выезжали в Израиль, консул, увидев ее красавицу Лору, уже бывшую на сносях, и этого мужа рядом с ней, ко всему прочему, еще и русского по национальности, решил, что брак их фиктивный, и выпустил Лорину маму и Лору, а Лориному мужу разрешения на выезд не дал. И тогда Лорин муж приехал в Израиль на правах туриста и вот уже полгода, не имея никаких гражданских прав, сидит на их шее, и звереет прямо на глазах, и требует у Лоры, чтобы они поселились отдельно от нее, Лориной мамы, а на какие такие шиши, позвольте спросить, он что, зарабатывает, что ли? И они с Лорой ему на это говорят, что пусть работает, как человек, пусть иврит, наконец, выучит. Вот Лорочка без году неделя в стране, а уже как щебечет, а эта бездарь и двух слов связать не может.

Тут я прерываю ее монолог, заметив, что уже без пяти восемь, а мы все еще сидим на скамейке в Кирьят Моцкине, а концерт, извините, в Хайфе, а Лоры с другом все не видно.