Наталья Дорошко-Берман - Красная гора: Рассказы

И я надумал купить набор масляных красок. Но в том единственном магазине, куда я поспел до закрытия, вместо этого набора оказались все, от розового до бордового, оттенки красного цвета.

Ну что мне было с ними делать? И я решил нарисовать гору в лучах закатного солнца.

Если бы не эта гора, может быть, все у нас сложилось бы по-другому.

На следующий день я принялся за работу и, едва закончив ее, пригласил в гости Веню. Мой прислоненный к стенке, еще не просохший шедевр светился тревожным, зловещим светом.

Веня недоуменно хмыкнул, потом, как сумасшедший, закружил по комнате и вдруг заорал: «Слушай, убери это куда-нибудь! Мне плохо, когда я на это смотрю!»

— Мне тоже плохо, — усмехнулся я. — Так что, как только картина высохнет, я кому-нибудь ее подарю.

— А ты не боишься, — нахмурился Веня, — ты не боишься, что у этого человека начнутся неприятности?

— А это сюжет! — вдохновился я. — Художник нарисовал красную гору, сделал несколько копий и раздарил их друзьям, а потом с каждым из его друзей что-то случается, и художник подозревает, что все дело в его работе, и ходит по друзьям, все больше утверждаясь в подозрениях, и даже пытается выкрасть картины, но… — задумался я.

— Но, — взмахнул рукой Веня, — однажды он идет по дороге, и вдруг в лучах закатного солнца перед ним возникает красная гора, и он понимает, что все дело не в его пейзаже, а в том, что все мы там и живем, на этой самой красной горе.

Через месяц Веня написал свой первый рассказ и так и назвал его «Красная гора». А я свою красную гору подарил Соне. С одной стороны, мне действительно хотелось поскорее избавиться от картины, а с другой, я надеялся произвести на Соню впечатление, доказать, что и я что-то из себя представляю.

На наш кружок Соня пришла к концу девятого класса (в то время как мы ходили туда сколько себя помнили) и, может быть, потому, что никаких наших порядков не знала, показалась нам полной шизофреничкой.

Игорь Николаевич попросил ее прочесть какое-нибудь стихотворение, и Соня начала с Багрицкого: «И Пушкин падает в голубоватый колючий снег…» Она читала стихи так, как читают круглые дуры или круглые отличницы: не сидя, а стоя, картинно откинув голову назад, нараспев и, что называется, «с выражением», как будто не на литературный кружок явилась, а вышла отвечать к доске.

Мы с Веней перемигивались и еле сдерживали смех. И тут Игорь Николаевич устроил ей еще одно испытание.

На обшарпанной стенке нашего подвала после новогоднего праздника болталась какая-то нитка. Видно, на этой нитке совсем недавно висела какая-то хлопушка или игрушка, но все поснимали, а нитка осталась, и он попросил:

«Опиши ее!»

И с широко распахнутыми, сомнамбулическими глазами Соня запричитала:

«Нитка тонкая, нитка белая, от какой беды похудела ты, и не с радости поседела ты, нитка тонкая, нитка белая!»

— А она не без способностей! — шепнул я Вене.

— Ну, две строчки еще ничего не доказывают, — пробасил Веня.

…Потом Соня стала писать стихи, и отличные:

…А Венин рассказ «Красная гора» произвел настоящий фурор на нашем кружке. Все от него «кипятком писяли», а Кира так сияла, словно сама этот рассказ написала. Нашу голубоглазую круглолицую Киру Бог не обделил талантами, но она, как никто другой, умела радоваться чужим успехам. Даже мои, редкие в области стихотворчества, удачи приводили ее в неописуемый восторг. Что уж говорить о Вене!

— Вот увидишь, — гордо вскидывала она голову, — наш Веня станет известным прозаиком.

— Ну да, — соглашался я. — А Соня — известным поэтом.

Пока же Соня безуспешно рассылала стихи по редакциям, и из каждой редакции приходил ответ, что стихи ее хороши и даже очень, но именно эти стихи, именно в этом журнале опубликованы быть не могут.

Зарядили дожди, и, изнывая от скуки и безделья, мы встречались почти каждый день, и вдруг Соне пришла в голову гениальная идея. В тот вечер мы сидели в кафе, и Соня лениво потягивала из трубочки кофе-гляссе.

— Я поняла, — тряхнула она кудрями. — В каждой редакции есть человек, которому платят за то, чтобы он всем поэтам, и плохим и хорошим, отвечал отказом. Но, — загорелись ее глаза, — на каждое наше письмо он обязан давать подробный ответ, и потому нам надо упорно бомбить редакции до тех пор, пока они не выдохнутся и не устанут нам отвечать. Вот тогда, — воскликнула Соня, — им только и останется, что нас напечатать.

Вдохновленные этой идеей, мы с Кирой и Веней взялись за дело и вскоре уже разъезжали по другим городам и всех талантливых прозаиков и поэтов собирали под наши знамена. Не прошло и полугода, как одетые в специальную форму (белый верх, черный низ), с вышитыми золотом на груди буквами «Л» и «Т», мы открыли первый всесоюзный съезд литературных террористов.

Собственно, я и писал стихи, и бомбил ими редакции только для того, чтоб понравиться Соне. Когда я видел ее обращенные внутрь глаза, ее бледное с черной родинкой над губой лицо, ее рыжие кудри, она казалась мне такой беззащитной и в то же время такой неприступной! Что-то чудесное, что-то необыкновенное пленяло меня в ней.

Если я одалживал у нее небольшую сумму денег, она легко расставалась с ней и прибавляла «только с условием — без возврата!» И действительно, никогда не требовала возврата ни денег своих, ни книг.

А какие розыгрыши она нам устраивала, какие игры придумывала! В ней жило постоянное ощущение праздника и, наверное, из-за ее стремительной, летящей походки и ее любимых с рукавами-крылышками платьиц, она напоминала мне стрекозу.

И был день, который я до сих пор не могу вытравить из памяти. Мы вчетвером, то есть я с Соней и Кира с Веней, поехали на озеро и с двух противоположных берегов нагишом поплыли друг другу навстречу. Не помню, кто из нас придумал эту игру, но, когда я увидел Сонино странно увеличенное, светящееся в воде тело, у меня перехватило дыхание. На мгновение наши руки встретились, но, обдав меня вихрем яростных брызг, Соня ушла под воду и вынырнула уже у другого берега.

А потом, когда мы гуляли по лесу, я обнял ее за плечи, но и в осанке ее, и в походке почувствовал такую затаенную звериную настороженность, что притянуть ее к себе так и не решился.

— Соня, — отстранился я от нее, и рука моя скользнула вдоль ее плеча, — Соня… — и вдруг выпалил:

— А мне на несколько дней дали «Архипелаг ГУЛАГ». Я и тебе дам почитать. Ты только никому не рассказывай!