Наталья Дорошко-Берман - Красная гора: Рассказы

Бабушка в трансе. Яна плюет. Не попадает. На веревке сушатся Димины трусы.

Яна:

— Давай я ножницами на его трусах вырежу «Яна». Нет, лучше вышью.

Номер с трусами тоже не проходит. Случайно вышивает свое имя на трусах Диминого младшего брата, первоклассника.

Дима возвращается с танцплощадки слегка помятый. Его мама хвастается всему двору:

— Они убили панка!

— Как убили? — спрашиваем.

— Приехал парень из Ленинграда со стрижкой панка, пришел на танцплощадку. Его предупредили: постригись, без головы останешься. А он так со своим петушиным гребнем и пришел на следующий день. Тогда они всей танцплощадкой набросились на него. Даже девочки лютовали. Били, пока не убили. «Так ему и надо, фашисту проклятому», — радуется Димина мама.

Я — Яне:

— Объясни Диме, что он ничем не отличается от фашиста.

Яна:

— Мне кажется, что я и фашиста, и убийцу могла бы полюбить. В зле тоже есть своеобразная красота.

— Ты, как вода, можешь принимать форму любого сосуда, — возмущаюсь я.

— Да, — соглашается она. — У меня нет строго очерченных контуров. Я растекаюсь.

Я вспоминаю все это теперь, через 5 лет, когда вижу перед собой застывшее Янино лицо. Несколько недель назад она развелась со своим мужем. В свое время он, отчаявшись вырваться на Землю Обетованную, попытался было угнать самолет, но был задержан еще при посадке и на одиннадцать лет отправлен в лагерь. А Яна, ни разу не видя его, после года переписки согласилась стать его женой. И три года любила его, и ездила к нему, и дочку ему родила. А когда он вышел, о них с Яной сняли фильм и многие зарубежные журналы поместили их фотографии, а она промаялась с ним ровно три месяца и выгнала его.

— Ты понимаешь, — говорит она бесцветным голосом, — мне трудно это объяснить. Он ничего плохого мне не сделал. Он даже дорожил мной по-своему. Но я чувствую, что этот человек способен на все. Он даже убить может. И тогда, и сейчас он мог бы убить любого, кто стал бы на его пути. Помнишь, я тебе показывала его письмо из лагеря и там была фраза: «Милая, ты так расстраивалась, когда я пел, а я не понимал, отчего, а потом понял: это из-за того, что в песнях были строчки о разлуке». Ну так вот, не в этом было дело. Я сама тогда не понимала причины, а теперь поняла. Как только он брал гитару и садился петь, все его нутро вылезало наружу и он превращался в уголовника, обычного уголовника.

Я слушаю ее и удивляюсь. Как можно ни с того ни с сего отказываться от мужа? Ну и что с того, что он в принципе способен убить? Он ведь никого не убил и убивать не собирается. И вообще, она же сама утверждала, что «в зле тоже есть своеобразная красота». Или то все была игра, а теперь она заглянула в бездну, заглянула и отшатнулась?..

И еще я думаю о том, что, наверное, все к лучшему, и в аккомпанемент моим мыслям Яна вдруг произносит задумчиво: «Если биться головой о стенку, то из глаз посыплются искры. Тоже польза…»

Я не знаю эту новую Яну. Знаю только, что мир распался на кубики и теперь надо сложить их как-то по-другому.

Вот и Зина, Янина дочка, все время складывает их, складывает, складывает…

У нас такая интересная англичанка на курсах в Чикаго преподавала! Вообще-то она не англичанка, а русская еврейка, просто преподавала она английский. Так вот, она говорила нам:

— Ребята! От судьбы не уйдешь! Мой первый возлюбленный сказал мне: «Галя! Ты живешь слишком далеко от меня. Я не могу тратить час в день на поездки к тебе». Я жила тогда в Ленинграде, и он провожал меня с несколькими пересадками через весь город. Мы расстались. С тех пор прошло тридцать лет. Мой последний чикагский возлюбленный мне заявил: «Галина! Ты живешь слишком далеко. Я не могу тратить час в неделю на поездки к тебе. Даже такая женщина, как ты, этого не стоит». Заметьте, и у него есть машина и у меня. А результат тот же. Так стоило мне уезжать из Ленинграда, скажите, пожалуйста?

Конечно, она права. От судьбы не уйдешь. Вот Марина, например, уехала от Саши и детей с собой забрала. Она не в Америку уезжала. Она бежала именно от него и от своей ревности к нему. Теперь у нее ослепительная улыбка, обалденные шмотки, и что же? Из-за океана она по-прежнему зорко следит за всеми связями своего мужа, требует у подруг, чтобы они писали ей, где они его видели, когда и с кем. Она и у меня очень подробно все выспрашивала.

На нее теперь все пальцами показывают: видали дурочку! Она вернулась. Была в гостях и вернулась. Бронетранспортеры на улицах, а она вернулась.

А я вам скажу: не важно, где жить, важно с кем! По мне, так они там малость прибитые. Не все, конечно, но новоприбывшие уж точно прибитые.

Ну то, что я хожу по их шикарным магазинам и ничего не могу купить на те доллары, что мне, как гостье, обменяли, это понятно. Я же цену каждой вещи умножаю на двадцать, и прихожу в ужас, до чего все у них дорого! У нас же сейчас на черном рынке один доллар за двадцать рублей продается. Но они-то, они, прожив там по году, по два, зачем по-прежнему умножают все на двадцать, вы мне объясните? Почему мой чикагский друг хотел мне послать чай в подарок, а потом умножил его цену на двадцать, решил, что это слишком дорого, и передумал? Или ухажер мой чикагский, университетский профессор, между прочим. Пригласил в ресторан. Долго ходил со мной по улицам и по запаху выбирал, какой ресторан лучше. А когда, наконец, выбрал, усадил меня за столик и сказал: «Ну я вообще-то дома поел, я только кофе себе возьму, а вы заказывайте себе все, что хотите».

Ну как, по-вашему, я должна была реагировать? Я, конечно, ответила, что тоже хочу только кофе. Видели бы вы, как он обрадовался! А по их ресторанам можно ходить всю жизнь и за всю жизнь так всех блюд до конца и не перепробовать. А вкусно до чего! Но когда я пришла на курсы и меня спросили, как там в Союзе, и я ответила: «Продуктов нет. А так все более или менее», — они завопили: «Продуктов? Всего-то? Так зачем же мы уезжали?». Они же все думали, что спасаются от погромов. А погромов все нет и нет. Только бронетранспортеры на улицах. Вообще-то антисемитизм и в Америке есть, особенно среди негров, говорят. Вот Бузя с мужем спасались от погромов, так этого мужа в Чикаго убил негр. Может, грабануть хотел, может из антисемитизма, черт его теперь разберет.

А талантливый, может быть, даже гениальный художник Марк Ройтман спасался не от погромов, а от безденежья и безвестности. Он же ничего не умел делать, только рисовать. А когда уезжал, то все свои картины раздарил, потому что платить огромную пошлину за собственные произведения не хотел и не мог. В Чикаго я видела его картины у дочери коллекционера Аркадия Михайловича. Аркадий Михайлович — тот смог заплатить пошлину. Из всей своей коллекции он только и вывез, что несколько картин Марка Ройтмана. А Марк, который надеялся стать в Чикаго знаменитостью, по-прежнему не хочет зарабатывать деньги другим трудом и потому сидит на пособии по безработице, и у него нет денег, чтобы купить себе холст и краски. А Аркадий Михайлович, богатый коллекционер, который не собирался ехать ни в какую Америку, а наоборот, в восемьдесят пять лет всерьез собирался жениться на своей тридцатилетней соседке, живет сейчас в чикагском доме для престарелых. Чикагские дома для престарелых не нашим домам чета, но все же, все же… Как он любил собирать у себя гостей! Как гости любили собираться у него среди прекрасных картин и скульптур! Конечно, он обманывал себя, что это он нужен этим людям. Конечно, они обманывали его. Но он был счастлив. И тридцатилетней соседке, на которой он собрался жениться, он тоже не был нужен, но она считала, что его богатство стоит того, чтобы быть ему преданной помощницей до конца его жизни. А когда внук, уезжающий в Америку, объяснил Аркадию Михайловичу, что тридцатилетняя соседка выходит замуж не по любви, он вначале не мог в это поверить, а потом распродал все свое имущество, за исключением нескольких картин Марка Ройтмана, потому что поверил, что едет доживать свою старость с дочкой и внуком. Теперь картины Марка Ройтмана висят у его дочери. Она приезжает к отцу раз в месяц, а внук и того реже. От судьбы не уйдешь.