Милорад Павич - Современная югославская повесть. 80-е годы

Все же Шерафуддин так легко не сдавался, утреннюю гимнастику он заменил прогулкой — интереснее, полезнее, да к тому же проще. Он выбирался из города и шел, разглядывая пейзажи по обе стороны дороги. На солнцепеке снег сошел, обнажились камни и пожухлые кустики травы. Впрочем, так было только на склонах горы, а у подошвы, в тени деревьев, еще держался снег. При одном взгляде на него появлялся озноб. Другие склоны были в проталинах, слабое зимнее солнце мимоходом пригревало их своими лучами, так же походя согревает нас счастье, а то и вовсе не показывается из холодной густой мглы.

Прогуливаясь, он пытался собрать застрявшие в сознании разрозненные клочки сна. Красавец гнедой, бока лоснятся на солнце, крепкие копыта, гриву украшают красные шнурки и кисти, шея гордо изогнута, он ожидает седока, бьет копытом и поглядывает искоса, словно подает знак: будет счастлив его нести… Но что за всем этим, ведь дело не в сне, а в толковании, кто знает язык снов и может перевести с него на простой, будничный язык?.. Фрейд? Не верится.

Заблуждение.

Вдали, раскинувшись во всю ширь, дышал густой темный лес. Там, где он клином взбирался на холм, остановилось солнце — тонкие багровые лучи окаймляли верхушки деревьев. Над лесом грядами плыли облака, красные и голубые, снова красные и голубые, оранжевые и фиолетовые с темно-синим отливом или почти черные с розовыми кромками.

Шерафуддин размышлял о стандартности человека, об ушедших агах и бегах, которым в старину принадлежали эти земли, о живописи, но неизменно мысли его возвращались к Зинке, Чебо и Большому Дамиру. Он не мог не признать, что имеет некоторые обязательства по отношению к девушке, то ли разведенной жене, то ли невесте — он не знал, зато понимал, что в любом случае не воспользуется своим положением, как случается, когда в грязи находят жемчужину, и еще он понимал, что Зинку необходимо спасать и потому пора появиться на сцене служащему почты по имени Лутфия. Для него же это единственная возможность избавиться от Чебо. Ведь если учесть, что Дамир одним ударом способен расколоть четырнадцать черепиц, то Лутфия разве что половину, и, естественно, его нельзя считать надежной защитой от Чебо и компании… Кстати, Лутфия не был ни популярным певцом, ни прославленным футболистом, ни артистом, ни общественным деятелем, вообще он не был героем, и тем не менее он не был просто телефонистом, выкликающим абонентов на переговорной, наподобие глашатая.

Себя же Шерафуддин считал листком, еще не оторвавшимся от ветки, но с каждым днем все больше и больше желтеющим, скоро и он упадет на землю и окажется среди таких же желто-бурых или красно-бурых листьев, высохших и промороженных, сморщенных и ломких, которые покроет снегом, а там уже — в землю, в пищу для других…

Встретил знакомого, тот пожаловался на безделье.

— Вы просто привыкли к работе, а теперь — вполне естественная реакция, — сказал Шерафуддин, — грядки, что ли, копайте, это укрепляет мышцы, очищает органы, рекреация… релаксация и так далее.

— О-о-о-о, если б было что копать, так ведь нет, это теперь роскошь, недоступная людям почище меня.

Да, все правильно, согласился Шерафуддин, клочок земли, домишко, копать, поливать, полоть — сегодня это мечта, а когда-то такое считалось нищенством, разумеется, при той нищете не было ни автомобиля, ни пенсионного обеспечения. В самом деле, чем занять себя? Старик потянул его во двор и показал на груду камней.

— А вот чем: перетаскиваю камни из угла в угол, утром и вечером, видите — из пустого в порожнее.

Брр! Шерафуддин даже содрогнулся. Ну и перспектива! Как спастись от такого несчастья, как избежать его? И, улучив минуту, когда старик принялся собирать осыпавшиеся камни, незаметно выбрался со двора и вышел на улицу.

Мысли его вернулись к Зинке. Просто немыслимо, убеждал он себя, такого не бывает даже с теми, кто неустанно молит бога, дабы он услышал и помог. А ему судьба послала Зинку, и как раз в момент духовного кризиса, когда он считал, что для него жизнь потеряла всякий смысл. Но все не так просто. Годы четко разделяли их на два мира, и если вдуматься, такой дар неба — словно крупный выигрыш в лотерею, объявленный по ошибке. Нет, Шерафуддину нелегко было уступить другому свой выигрыш, и можно себе представить, чего ему стоило обратиться к Зинке с банальным «знаешь, дорогушечка!».

— Что еще? — спросила она холодно.

— Хочу познакомить тебя с моим родственником, молодой человек, служащий, сама увидишь, вот такой! — Он поднял плечи, изображая высокий рост. Зинка, словно ожидала чего-то подобного, нахмурилась.

— Ни к чему мне твой родственник, мне хватает тебя.

Шерафуддин не сдавался:

— Вот когда ты увидишь Лутфию… Значит, ты полагаешь, все началось у тех агав?

— Да, у агав, — живо подтвердила Зинка.

— И как же это было?

Она пожала плечами, ни одна мысль не приходила к ней сразу. Тогда Шерафуддин поспешил помочь ей: он помнит, как все началось. Он отдыхал в море, лежа на спине, и вдруг услышал зов о помощи. Подплыл — она уже захлебывалась, он крепко схватил ее за руку, вытащил на берег, потом отнес к тем агавам и, естественно, принял благодарность за услугу.

Зинка оправдывалась.

— Да нет, чего тут, разве так важно, разве нельзя позабыть, даже если так и было?

Она привела пример: если человек остался без работы, чего бы ему не согласиться на помощь приятеля, тем более, если они давно знакомы или вместе пили в кафане; и она так поступила, а что было раньше, просто не помнит, какая разница?

— Конечно, почему же нет, — успокаивал ее Шерафуддин, — теперь мы большие друзья, даже дошло до женитьбы.

— А разве не так?

Шерафуддин пытался вывернуться: куда девать бывшую жену, хотя она и бросила его, что с ней делать, убить и закинуть на чердак?

— Конечно… — начала она и осеклась.

— А вдруг я пожалею о том, что случилось у агав?

— Ничего, перемелется, — ответила она.

Ну и ладно, в конце концов, подумал Шерафуддин, в наше время не говорят: «Ах, как неприлично!» Сейчас все проще, еще немного, один шаг — и оправдаем восточное многоженство, существенного различия нет, и путь давно известен: снять на первое время хорошенькую квартирку, накупить всяких приятных мелочей, способных приворожить милое создание, и, когда задавит проза жизни или осточертеет собственный дом и все, кто там тебе давно не нужен, убежать в райские кущи, расслабиться или побывать на седьмом небе. Да такой жизни цены нет! И вполне соответствует европейским образцам. Никто теперь не живет с одной-единственной женой от рождения до смерти… Но пройдут годы, и однажды природа скажет: «Хватит, твоим похождениям пришел конец, пора остановиться». И тогда все. После чистилища оказаться прикованным к столу и целыми днями забивать домино, шлепать об стол картами или перекладывать фишки нардов: ек-ду, пенджу-се, джихар?.. Все мы одинаковы, только одни успокоились, познав радость жизни, а другие лишь мечтали об этом и тоже успокоились.