Ульяна Меньшикова - Обо всём

Врачи, наблюдающие Женика с рождения, постоянно выдавали родителям пророчества о том, когда же ему суждено умереть. Кто-то давал год жизни, кто-то, расщедрившись, пять, но в то, что Женик сумеет, несмотря на тысячу несовместимых с жизнью диагнозов, дотянуть до совершеннолетия, поверить конечно же никто не мог. Но, по маминым молитвам, Евгений оставил с носом всю барнаульскую педиатрию с неврологией и жил себе припеваючи, не фигурально, голосом его Господь наделил совершенно феноменальным, и пользуется им Женик с огромным удовольствием. Особенно по ночам. Говорить не может совсем, а петь вокализы — пожалуйста. Папенька справил ему хорошее радио, и Евгений с утра до глубокой ночи музицирует, подпевая всем звёздам и звездунам со всего мира.

Пока ещё медицинская карта Женьки находилась в детской поликлинике, добрейшая наша Лидия Петровна, участковый врач, регулярно справлялась о Жениковых скорбных делах сама и привлекала к осмотрам всех узких специалистов. Но как только карта перекочевала во взрослую поликлинику, медицинский надзор был тут же прекращён, и стал Женик жить сам по себе, а поликлиника сама по себе.

Жили мы дальше, жили себе спокойно, меняя Женику радиостанции и получая в спецаптеке полагающийся ему набор таблеток, пока однажды у нас дома не раздался телефонный звонок.

— Здравствуйте, пригласите, пожалуйста, к телефону Евгения Владимировича!

— Вы ошиблись номером, здесь такого нет.

Дней через десять, когда уже все устали подходить к телефону и быть очень вежливыми с настойчивой девушкой, до нашей семейки дошло, что Евгений Владимирович — это Женик. И что именно ему каждый день звонят по телефону и что-то от него хотят.

— Мать, ты ночью за сыном присматривай, а то это он, поди, перед нами тут днём дурака валяет, судороги изображает, а ночью — шнырь! И по девкам! — хохочет папа. Мама смеётся вместе с ним и весь день навеличивает Женика по имени-отчеству.

Девушка с того дня больше не звонила, скоро мы и вовсе забыли о телефонных домогательствах серьёзной барышни, как вдруг одним замечательным и очень ранним утром в дверь серьёзно постучали. Очень серьёзно. Так не стучат прибывшие первой утренней лошадью незваные гости, так стучат только те, «кто право имеет».

Мы от неожиданности подскочили всей семьёй и сонными очами сверлили дверь и друг друга, теряясь в предположениях, кого нелёгкая принесла в такую рань.

— Кто там?! — артистичным баритоном вопросил папа.

— Евгений Владимирович Меньшиков здесь проживает?! Открывайте!

— А собственно, по какому вопросу вы к Евгению Владимировичу в столь ранний час? — всё ещё не открывая двери интересуется мама.

— Военкомат! Открывайте!

Мы открыли дверь военкомату. Две женщины в ночных сорочках и один папа в сатиновых семейных трусах «юбочкой» с интересом рассматривали троих мужчин в военной форме.

После непродолжительной беседы выяснилось, что Женик наш призван Родиной отдать ей все долги. И господа военные, не дождавшись бойца, сами пришли за ним, чтобы с почестями командировать на рубежи. Серьёзные люди, занимающиеся очень серьёзным делом, долго не могли взять в толк, по чему две женщины в ночнушках и один мужчина и трусах-юбочке ржут как скаженные и со всхлипом повторяют одну и ту же фразу: «Женика в армию забирают!»

А тут на звуки весёлого праздника выбрался и виновник торжества. В таких же забавных труселях, как у папки, только с запрятанным в них памперсом. И огласил прихожую хорошо поставленной буквой «о», переходящей в один из самых сложных звуков «ы», ловко запущенной в резонатор.

Решительные работники военкомата дрогнули. Один из храбрых воинов сиганул задом в коридор, двое других, отпрянув, вцепились в дверные косяки.

Нетвёрдой походкой человека, обременённого ДЦП и слепотой, на воинов надвигался Женик, с песнью, которая на неподготовленных слушателей оказывает неизгладимое впечатление.

— Зоя! Неси чемодан срочно, вещи ему собирай! Женик, прости, без проводов придётся обойтись! Да что ж вы нам раньше-то не сказали, что его в армию забирают?! Мы бы сами доставили!

— Мы звонили…

— Значит, плохо звонили! Зоя! Где чемодан! Только учтите, товарищ майор, для обслуживания нашего воина нужна будет пара батальонов, имейте в виду!

Женик подходит к одному из военных вплотную и рукой слепца начинает водить по его лицу. И тут мы все, включая сломленных морально военных, не сговариваясь, начинаем плакать. И Женика жалко, и Родину жалко, и дядек этих военных, которых, не проверив «что и как», прислали к «уклонисту» с первыми петухами, и себя всем было жалко.

Потом упирающихся и извиняющихся воинов мы утащили на кухню пить чай, который оказался не слишком кстати для такого случая, и мама заменила его на кагор, «чтобы люди в чувства пришли». Как и почему Женькина медкарта толщиной с Талмуд не была толком проверена, мы не узнали, военные нас больше не тревожили.

В общем, так и не отдал Евгений Владимирович долг Родине. Может и зря.

Таких историй у нас в семье полным-полно. Но об этом как-нибудь в другой раз.

Ноябрь в нашем семействе — месяц боевых действий. Битва за капусту в тридцать дней и ночей.

— Зоя! Мы в этом году будем капусту солить?!!

— Володя, что ты за человек такой? Когда бочки из погреба принесёшь? Все, весь Барнаул уже посолил и съел эту капусту, одни мы, как всегда, до декабря тянуть будем!

— Какой ты невыносимый, злобный человек, Зоя, а ещё в церковь ходишь! Я всегда тебе говорил, что попы тебя до добра не доведут!

— Вова, при чём тут попы. Господи! За что ты послал мне этого человека?! За что?!

— Зоя, мои муки с твоими не сравнимы, не причитай. Ты терпишь только меня, а я всю твою семью во главе с тёщей. Пошёл я в погреб, Зой, пора…

— Душа моя, у меня к тебе одна просьба, давай не как в прошлый раз, вернись из погреба не через два дня, а сегодня, и с бочками, а не с похмельем и другом Васей!

— Зоя!!! Да о чём с тобой говорить, эх… Никогда ты меня не понимала и не ценила. А я…

Тут мама выходит из кухни и пристально смотрит на папу. Два великих артиста скрещивают взгляды и молча расходятся.

Зачем нам было столько квашеной капусты, я не знаю до сих пор. На ближайшем рынке закупалось сто (вы не ослышались — сто) килограмм капусты и тридцать килограмм моркови. Всё это счастье грузили в старую детскую коляску и в несколько этапов перевозили домой.

Капуста лежала везде, запах издавала соответствующий своим нехитрым характеристикам, и я, пребывая в огромном унынии, понимала, что и в этом году не отвертеться. Ритуал жертвоприношения капустных голов беспощадному бочковому Молоху был отработан до мелочей. От традиции долго запрягать, да быстро ехать — семья наша благочестивая никогда не отступала ни на осьмушку.