Сара Бергман - Съевшие яблоко

«Горько, горько!»

Один только профессор, причем не в первый уже раз, подпрыгнул от раздавшихся за стенкой громовых криков. Поминки проходили в актовом зале местной школы, а в соседствующей с ним столовой шумела веселая свадьба. Другое свободное помещение в такие короткие сроки в городке найти не удалось. Хотя, по правде говоря, мероприятия мало чем отличались друг от друга.

Столичный профессор все сильнее чувствовал себя не в своей тарелке. Если бы не звонок «тети Тамары», он бы никогда не приехал и даже не узнал об этом погребении. Собственную дальнюю родственницу Тамару Алексеевну он толком не помнил, но в молодости незамужняя бездетная Тома прожила у них в Подмосковье почти три года, помогая нянчить маленького Дениса, и покойная мать любила об этом вспоминать. Поэтому не приехать на похороны внучатой племянницы тети Томы было неудобно. Хотя саму умершую — Анну, приходящуюся ему троюродной сестрой, Денис Матвеевич видел всего три раза в жизни, последний из которых был лет десять назад.

— Вот кто-то с горочки спустился…

Денис Матвеевич даже не сразу понял, что на этот раз пение раздалось не за стенкой, а прямо тут — за столом.

Щуплый мужичонка неопределенного возраста в слишком большом для его худосочных плеч пиджаке звучно припечатал стол опустевшей стопкой и громоподобным, неожиданным для такого тщедушного тела голосом запел. Женщина, сидящая рядом, ткнула мужичка локтем, и на секунду тот разочарованно умолк, однако, почти сразу же встрепенулся, вскочил на ноги и подхватил заново наполненную стопку. Рукав пиджака на его высоко поднятой руке задрался, явив окружающим не только татуированные пальцы, но и кисти. И громоподобно возгласил:

— А давайте выпьем за дорогого Дениса Матвеевича.

Женщины согласно загомонили, поворачиваясь к московскому гостю, улыбаясь и обдавая ароматами перегара. И дружно опрокинули.

Профессор пошел пятнами. Ему остро захотелось уйти, не дожидаясь окончания действа. Тем более, что свою роль он уже выполнил — он все оплатил.

О том, что вызвонили его ради денег, Денис Матвеевич догадался сразу по приезде. Бестактный намек прозвучал, едва он сошел с поезда. И за последние сутки разной дальности родственники обращались к нему с похожей просьбой трижды. Один немолодой мужичок, приходящийся то ли троюродным братом, то ли двоюродным дядей и которого Денис Матвеевич смутно помнил, даже исхитрился выцыганить у профессора три тысячи в долг. Безвозвратный естественно.

Ни похороны, ни поминки никто до него не организовал и не оплатил. Родственники кивали друг на друга, и все как один униженно и жалостливо отнекивались, ссылаясь на безденежье, отсутствие достойной работы и козни мирового империализма. Плюнуть и развернуться интеллигентный Денис Матвеевич не мог — будучи человеком хоть и не состоятельным, но сложившимся, да еще и столичным. Выросший в интеллигентской среде, он с детства впитал легкое чувство стыда и ответственности перед люмпен-пролетариатом. Потому, подавив недоверие и раздражение, из собственного кармана оплатил все положеное. Спасибо ему никто не сказал.

— Денис Матвеевич, не обращайте внимания, — женщина бесшумно образовавшаяся рядом с ним казалась несколько интеллигентнее прочих и, кажется, приходилась усопшей теткой. Она тоже была уже пьяненькая и оттого любила весь мир. — Знаете, — она с несколько наигранным умилением посмотрела на веселящихся родственников, — вот все им прощаю. Потому что родные. Может и не очень воспитанные, но вот поверьте на слово, такие добрые люди, они ведь не часто встречаются. В Москве таких не бывает, у вас там все… — трагически всплестнула рукой и смахнула нетрезвую слезу, — а у вас братья сестры есть? Нет? Как жалко. Это ведь самое главное в жизни. Самые близкие, дорогие.

Денис Матвеевич почувствовал легкую дурноту.

Вспомнилось, как два часа назад на кладбище, он шел позади этой женщины. И своими ушами слышал, как она переругивалась с «близкими и дорогими». Родственники покойной медленно, спотыкаясь на колдобинах следовали за гробом. И злым свистящим шепотом делили квартиру.

— Мать третий год не ходит, а ты хоть бы навестить пришел.

Брат тетки — шебутной парень, по виду моложе лет на десять, а то и пятнадцать, огрызнулся:

— Нужна тебе мать. Можно подумать из большой любви обхаживаешь. На квартиру Анькину метишь.

— Я тебе о матери, а ты о квартире. Ничего святого, — и, противореча себе, взъярилась, — что там делить?! Квартира-то дерьмо дерьмом.

Парень тут же ухватился за сестрину оплошность:

— А если дерьмо — мне отдай и дело с концом.

— Щас тебе… да ты все уже пропил, а я…

Дальше Денис Матвеевич не слушал, отошел из брезгливости. И сейчас несколько неприязненно покосился на тетку, памятуя какими глазами она тогда смотрела на своего брата и какими словами его крыла. Но женщина этого взгляда не заметила.

— Надо всегда родных держаться. Только за родных, — тяжело вздохнула, будто сокрушаясь о чем-то, — деньги эти все… цацки… вот оно же все приходит и уходит…

Но тут Денис Матвеевич неожиданно для самого себя ее перебил:

— А что будет с их отцом?

Тетка, потерявшая нить монолога, опешила и заморгала ресницами, густой тональный крем на ее лице свалялся, еще сильнее привлекая внимание к глубоким морщинам.

— С кем?

Непривычный к таким разговорам профессор сконфузился:

— Ну, — он неопределенно повел рукой, — супруг Анны. Которого посадили.

— А… — лицо тетки приняло ожесточенное и вместе с тем удовлетворенное выражение. Она придвинулась ближе и горячо зачастила, — да вы что, какой он им отец. Она хахалей меняла, койка остыть не успевала. Лизкин-то папаша сгинул еще лет десять назад. Как по мне, так подох где-то уже. Все они пропащие. Прости меня господи, — торопливо и неискренне перекрестилась, отчего Дениса Матвеевича передернуло, — Анька-то со всеми подряд — со всеми подряд, — тетка доверительно покивала, — конечно, нехорошо так о покойниках, но из песни слов как говорится… парня вообще неизвестно от кого прижила.

Тетка интеллигентно — вилкой Дениса Матвеевича — взяла с тарелки кусок нарезанного огурца, сунула в рот и сочно захрустела.

— А этот в том году только появился. Ничего вообще был мужик, — задумчиво покачала головой, — работящий. Только пили они страшно, — и махнула рукой, — да он же дважды судимый.

Голова Дениса Матвеевича шла кругом от подробностей: кто когда сидел, с кем гулял, от кого рожал. Лица сменяли друг друга, почему-то оставляя абсолютно одинаковое впечатление и совершенно сливаясь в сознании. С каждым часом эти невыразимые поминки становились все тягостнее. Говорить с этими людьми ему было не о чем, он их не знал и, по-правде говоря, не хотел знать. А покойная Анна от них ничем не отличалась, пропив всю жизнь и непонятно как и от кого родив двоих детей.