Сара Бергман - Съевшие яблоко

И тут Денис Матвеевич внезапно понял, что не любит детей. Понимание это было настолько неожиданным и откровенным, что он даже охнул.

Раньше профессор над этим вопросом не задумывался, полагая, что любить детей положено. Все любят, это что-то такое, что заложено внутри каждого нормального человека: умиляться всем этим складочками, беззубым ротикам, милому картавому говору. А ведь он был хорошим человеком, Денис Матвеевич знал про себя — он человек хороший. Добрый, отзывчивый, где-то даже сентиментальный (он всегда плакал, смотря фильмы, и всегда этого стыдился). Так как же так получилось?

И тут к нему пришла вторая часть так внезапно постигшего откровения — он не любил детей именно из-за этих. Должно быть раньше все было иначе, но стоило ему по доброте душевной, по наивности и сочувствию привести в свой дом конкретно этих детей — испорченных от рождения, порочных и бракованных — как они превратили его жизнь ад и уже начали убивать в нем все человеческое.

Во всем, что в последнее время было не так в его жизни были виноваты они и только они.

У Никиты Новый год тоже прошел весело. Сначала ничего не предвещало — мать как обычно наготовила на целый полк, позвала толпу родственников. В той компании относительных сверстников Никиты всего и было, что двоюродный брат и дочь материной начальницы. Но пацан был намного младше, а девчонка уже заканчивала институт — в их возрасте это еще вставало непреодолимой стеной — с ними было не интересно.

Но тут мать неожиданно порадовала — несмотря на то, что последние две недели ругалась с ним каждый день — смягчилась и подарила настоящий ноутбук. Наверняка он просто уже лежал купленным сильно заранее. Тут уж любой праздник пришелся бы ко двору, Никита двое суток не отлипал от его экрана. Плюс — начались каникулы. Не нужно было вставать спозаранок, ходить в школу, делать уроки и беспокоиться о физмате. Он целыми днями предавался безделью, валяясь перед телевизором или играя на ноутбуке. К тому же мать с чего-то раздобрилась и отпустила денег на кино, на боулинг — съездили с ребятами в Москву. В общем каникулы весело шли, особенно когда мать наконец вышла на работу и перестала маячить перед глазами и пытаться хоть как-то призвать к порядку. О Лизе он в те дни не вспоминал.

Теперь уже можно было даже кровать не заправлять до вечера. Никита как раз подумывал — то ли фильм посмотреть, то ли в игрушку сразиться. Но парня неожиданно оторвал звонок в дверь.

Мать прийти не могла — рано еще. А больше вроде некому. Никита нехотя поплелся в коридор, сдерживая по дороге зевоту. Глянул в глазок, но никого не увидев скучно бросил:

— Кто там?

Не расслышал ничего кроме какой-то возни, решил, что малышня балуется и уже раздражённо рявкнул:

— Вы к кому?

А в ответ раздалось еле внятное:

— Мож… но… к тебе?

Лиза.

Никита сглотнул:

— А… да, конечно, — и торопливо принялся отпирать дверь, — мать на работе, она до…

Открыл и умолк не договорив.

Она стояла посреди коридора, в полумраке. Без шапки, без шарфа, в расстегнутом пальто, под которое набился снег и теперь подтаявшими каплями блестел на воротнике и шее. Сжимала покрасневшие от мороза пальцы. Дрожала и не поднимала головы.

— Ты откуда? — только и смог проговорить Никита, делая шаг назад и предлагая войти.

Но девочка не шевельнулась, продолжала стоять на коридорном коврике, стискивать пальцами полы пальто и смотреть в пол.

— Заходи, чего стоишь… — повторил парень.

Она не слышала. У Лизы было одеревеневшее лицо — покрасневшее, опухшее. И волосы, всегда собранные в хвост, растрепались мокрыми слипшимися патлами по плечам и лицу. Ресницы у нее смерзлись, тонкие невыразительные губы посинели.

Никита после секундной заминки протянул руку и сам завел девочку в квартиру.

Лиза не сопротивлялась, двигалась механически и не поднимала головы. Даже когда Никита стянул с нее холодное, выпачканное в пыли и почему-то известке пальто. Присел и заставил снять насквозь мокрые ботинки. Носки у нее тоже были мокрыми.

Не зная что делать дальше, он неуверенно кашлянул, думая, что бы сделала на его месте мать:

— Замерзла? Может тебе чаю налить? Горячего…

Лиза пошла следом безропотно. В кухне она послушно села, сложила ладони на коленях, совсем как учительница заставляла в первом классе.

— Лиз, — парень боязливо заглянул ей в лицо. Окоченевшее, с расширенными зрачками. Оно почему-то казалось сегодня кривым, будто и нос на боку и рот не на месте. — Лиз, что случилось? — потряс он ее за плечо.

И тут Лиза подняла голову. Коротко глянула на Никиту, обвела взглядом: стол, кухню, чашку с чаем…

И громко отчаянно разрыдалась.

Мать часто закатывала истерики, но ее слезы никогда не бывали искренними. Это Никита понял только сейчас, когда увидел, как люди плачут по-настоящему.

Лиза поднесла к лицу скрещенные руки, прижавшись к мокрым от талого снега рукавам, и выла. Именно выла — с хрипом выталкивая из себя воздух и захлебываясь. Она тряслась всем своим маленьким телом, сжималась, усыхая на глазах и не отрывала рук от лица.

А Никита стоял в стороне и не знал, чем помочь.

Плакала Лиза долго. Так долго, что Никита уже начал томиться и топтаться на месте, не зная куда себя деть. Но постепенно рыдания перешли в свистящие всхлипывания, тяжелые сиплые вдохи, стоны. Потом прекратились и они. Только когда она окончательно замолчала и повисла тишина, парень едва слышно спросил:

— У тебя все нормально? — и сам почувствовал, как глупо прозвучали его слова.

Пару минут Лиза молчала, угрюмо уставившись в стол, а потом хриплым низким — не своим голосом спросила:

— Мне в ванную можно?

Никита опешил:

— Что? — но быстро нашелся и кивнул, — а да, конечно.

Там Лиза сунула в рот два пальца и ее вытошнило в раковину. Потом попросила зубную щетку. И долго, остервенело скребла ей по зубам, белая пена текла по подбородку, намок воротник.

Но Лиза не смущалась тем, что Никита стоит в дверях, вероятно, она вообще не сознавала его присутствия. Долго умывалась, не замечая, что намочила волосы, и вода с них капает на школьный пиджак.

Потом тихо вышла, не забыв погасить свет и методично, будто выполняя программу прошла мимо Никиты. Не взглянув открыла дверь в его комнату.

Парень вошел следом. Хотел было машинально зажечь свет.

Но Лиза неожиданно коротко и громко взвизгнула:

— Не надо!

Голос был испуганным, и Никита невольно отдернул руку от выключателя. Вошел в темноту.

Через пару секунд глаза притерпелись к полумраку, и он смог различить силуэт на кровати. Она сидела в самом углу, сжавшись в комок. Подтянула к груди колени, обняла их и скукожилась.