Сара Бергман - Съевшие яблоко

Обогнул ее и пошел прочь, увязая в снегу здоровенными ботинками-снегоступами.

А Лиза в бессильной обиде сморгнула слипшимися ресницами, втянула воздух и изо всех сил закричала вслед:

— Да сам ты пошел! Больно надо! — а голос вдруг получился какой-то писклявый и совсем неубедительный. Но Лиза-то себя не слышала и кричала, — кому ты нужен, мамочкина сына? Иди-иди, главное мамку не обижай! А-то отшлепает!

Но Никита не оборачивался, даже не слушал. Топал и топал и уже приближался к калитке. На плечи его медленно порошил снег.

А голос девочки уже и срывался на визг:

— Урод, уебок! Да я с тобой только и жалости дружила! Да ты…

А дальше не придумала.

Запуталась и замолчала. И от того как глупо по-детски высоко прозвучал ее голос стало еще обиднее. И оттого на глаза навернулись слезы и зажгло замерзшие веки.

Лиза осталась в одиночестве стоять у турников. Пальцы ее и нос покраснели на морозе, шапка сбилась, и всю ее маленькую фигурку медленно покрывал снег.

Лиза никогда не плакала. Плачут только маленькие — такие, как Янка. А она давно взрослая, ее никто не может так сильно обидеть. Ну разве что после того случая с Ашотом — но это другое, там бы кто угодно заплакал.

Она и сейчас не плакала, просто глаза жгло с мороза. Лиза сидела на своей неряшливо заправленной кровати, поджав ноги в носках, на одном из которых зияла дырка, и выла, опустив голову на скрещенные на коленях руки. Внутри разливалась бесконечная глухая обреченная обида. Жгла и кусалась. И не выходила даже через слезы.

— Из, ну Из… не па-ач, — с пола Ян смотрел на нее полными испуга глазами. Дергал за штанину, пытаясь привлечь к себе внимание и запинаясь уговаривал, — не па-ач, не па-ач…

— Отцепись. — Девчонка увернулась и раздраженно выдернула штанину из цепких пальчиков. Ей хотелось остаться одной, выплакаться, забиться в темную щель.

Но маленький этого не понимал.

Он только сильнее вцепился, потянул ее за ногу, стаскивая носок. Малыш шмыгнул носом, скуксился и потянулся к сестре, ища внимания и успокоения — такая Лиза его пугала. Тонкий и жалобный детский голосок не умолкал.

— Да отвяжись ты! — Лиза истерично взвизгнула, дрыгнув ногой, — исчезни! — и с силой двинув щиколоткой, выдернула носок из его пальцев. Она хотела просто вырваться, а нечаянно толкнула.

Крошечный мальчик от такого удара отлетел, звучно шлепнулся на ковер.

На секунду оба удивленно замерли. А потом Лиза снова отчаянно уткнулась лицом в руки. Все было так плохо, что хуже некуда, и раньше она еще ни разу не шлепнула Янку.

А тот и не пикнул. Судорожно вдохнул, скуксив личико. Вытаращился на сестру полными слез глазами.

А потом тихонько, на корточках, замирая и вздрагивая подобрался обратно. Уселся на коленки у кровати, боязливо поглядывая наверх. Но только через пару минут решился протянуть подрагивающую ладошку и уцепиться за длинную штанину.

Но Лиза его уже не видела. Она прятала лицо и плакала.

Плакала и плакала.

— Ах ты ублюдок, да я тебя!!!

Но прежде, чем «она его», мальчик кинулся бежать.

Он не боялся сестры, он сестру очень любил. Но точно знал, когда от нее надо убегать.

И даже несмотря на то, что физически слабый десятилетний Ян Романов все уроки физкультуры проводил сидя на скамейке, тут он проявлял чудеса ловкости. Его гнал страх, и Ян спасался.

Лиза была пьяна, а пьяной Лизе море по колено.

Сестра могла ударить, толкнуть, запереть в шкафу, а наутро даже не вспомнить. Она себя-то не помнила, не то, что его. Зато Ян все помнил и потому мчался как угорелый.

Выскочил в раскрытую дверь кухни, пронесся по коридору, влетел в спальню. Едва не оступившись преодолел ковер и заскочил за спинку кровати. Где на долю секунды застыл в тревожном оцеплении. Ровно на ту, которая потребовалась Лизе, чтобы вбежать следом. Она ввалилась в распахнутую дверь, едва не вписавшись в косяк и натыкаясь на стены.

— Куда дел, выблядок?! Говори! Говори куда дел, тварь!

В этот раз ей надо было «добавить». Сестра перевернула весь дом в поисках припрятанной полторашки. Не нашла — расстроилась. Решила, что взял брат.

Тонкий детский голос, слишком испуганный и чересчур честный звучал не убедительно:

— Я не трогал!

Совсем не убедительно — Лиза не поверила:

— Врешь, недоносок! Ты все врешь. Я из тебя всю дурь выбью!

Но Ян в самом деле не трогал бутылки, как не трогал в прошлый раз ее сторублевку и не ябедничал на Лизу старику двумя неделями раньше. Может быть мысль прятать от сестры алкоголь была не плоха сама по себе. Но в детскую голову она не приходила, он бы никогда не додумался ей перечить.

Впрочем, это было не важно — пьяная Лиза все равно подозревала его, старика и вообще всех окружающих. Она никогда никому не верила.

Мальчик же безнадёжно-беспомощно твердил свое:

— Не трогал. Не трогал. Не трогал. Ты выпила и забыла.

Он не спорил, он искренне пытался помочь. Не очень сознавая то, что сестра не способна сейчас его услышать.

Но пока их разделяла кровать — две спинки и длинна матраса — он пытался:

— Это ты потому, что пьяная так думаешь. У тебя мышление неадекватное. Параноидный вид опьянения, — вычитал он в какой-то умной книжке. Вычитал и запомнил. И принялся твердить по памяти, с предельной точностью вспоминая и воспроизводя каждое слово. Даже там, где не очень-то понимал его истинное значение. А когда Ян чего-то недопонимал, голос его терял выразительность, становился блеклым и немного бездумным, будто он читал по написанному. Что по сути, так оно и было.

Но звучало не убедительно.

Тем более для сильно-выпившего человека, у которого слова и так-то не очень складываются в предложения. А Лиза выпила крепко. Как выпивала последние лет пять, по нескольку раз в месяц, а то и в неделю.

В ответ на параноидный вид опьянения Лиза взревела и рванулась вперед, свозя кровать с места и отодвигая ее от стены. Мальчик по ту сторону спинки перепугано заметался, вцепившись в деревянную боковину детскими пальчиками.

С трудом, но до пьяной девицы дошло, что сквозь деревянную спинку не проломиться и она, не без усилия, обогнув боковину кровати кинулась в обход. Тут детская худосочность сыграла на руку, и Ян с перепугу просочившись в казалось бы непроходимо-узкий зазор между стеной и кроватью снова оказался отделенным от сестры двумя деревянными боковинами.

Взрослый человек — она гонялась за ребенком вокруг кровати и ей не хватало ума его поймать.

— Люди становятся подозрительными, — вцепился он в противоположную спинку, в испуге и волнении перебирая по ней пальчиками и твердя как попугай, — и мнительными. Это тебе только кажется, что тебя обманывают. А на самом деле… — снова кинулся он обегать кровать, — …а на самом деле, ты… неадекватно трактуешь свои поступки и слова окружающих. А такой ви-ид, — запыхался он от бега по кругу, — встречается при эпиле-ептоидной и пара-раноидальной психопатии. И еще у примитивных личностей… встреча-а-етс-я…