Сара Бергман - Съевшие яблоко

Однако, старик этого не заметил. И на лице его по прежнему не было ничего, кроме одного только непонимания:

— Но он же не ваш.

Тут Мезенцев вдруг остро почувствовал, что ему не нравится Денис Матвеевич. В детстве мать безапелляционно внушала ему уважение к старшим и пожилым. К тому же он пришел сюда просить, произвести на этого человека хорошее впечатление. Но вот смотрел на Дениса Матвеевича и понимал, что тот ему не нравится. И не понравится никогда.

Права была Лиза или нет и сколько истины содержалось в ее словах, сейчас было уже не важно — Лиза умерла. Но тут за дверью стоял Ян, живой, нуждающийся в опеке и заботе взрослого. Но Денис Матвеевич не мог ее дать, это Мезенцев понял раз и навсегда.

— У нас с Яном хорошие отношения, — он и сам почувствовал, что голос его похолодел. Мезенцев совершенно перестал волноваться за впечатление, которое произведет, и слова потекли естественно и разумно, — он мне доверяет, идет на контакт. — Он уже чувствовал, что смотрит на профессора неприязненно и свысока, но даже не считал нужным с этим бороться, — работа у меня хорошая, могу показать адвокатское удостоверение, — но руку в карман не сунул, а старик не попросил. — Машина, квартира. По деньгам справлюсь — ужмусь. Если что-то понадобится — мать поможет. — И закончил на низкой ноте, обрезав последние слова с той безапелляционностью, которая не дает права выбора.

Входя в эту квартиру он был готов убеждать, уговаривать и доказывать. Готов был везти в свою отчищенную до блеска квартиру. Предъявлять документы, знакомить с соседями и в крайнем случае даже с матерью. Но сейчас по глазам профессора уже видел, что это не понадобится. Но уже не уговаривал. Мезенцев ставил в известность: он мальчика заберет.

Старик растерянно пожевал губами, продолжая смотреть на молодого человека с немым непониманием, а потом пожал плечами:

— Ну если вы так хотите… простите запамятовал как вас зовут, я не возражаю.

Мезенцев вышел, едва попрощавшись. Оставил копию паспорта, копию адвокатского, справку с места работы. Открыл дверь в коридор, увидел там Яна, который стоял ровно на том самом месте, где его оставили, и, едва дыша от волнения, привстав на цыпочки, не спускал глаз с двери. На его немой вопрос Мезенцев утвердительно кивнул и, сделав знак следовать за собой, вышел из квартиры.

Только на улице, где уже не было этого запаха и неуютной духоты Мезенцев почувствовал до чего ему неприятно было находиться в том доме. Это был мир только этого старика и никого больше.

Ребенку там не место — дети должны жить там, где их любят.

Ближе к выходным Мезенцев приехал забирать Яна, пока Денис Матвеевич еще оставался дома.

Поначалу Мезенцев хотел войти поздороваться, но старик даже не выглянул из своей комнаты и молодой человек, почувствовал, что ему претит стучаться самому.

Вместо этого он командным тоном спросил:

— Ты собрался?

Ян взбудораженный и взволнованный, поспешно закивал.

Дверь в детскую комнату была точно такой же как и в комнату профессора, только дальше по коридору. Мальчик распахнул ее с легким скрипом и по-хозяйски впустил гостя в свое обиталище.

Но едва войдя Мезенцев остро ощутил: хотя Ян и называл комнату своей, его она была лишь наполовину.

В спальне стояли две кровати, в изголовьях, симметрично как в больнице два стула, два узких высоких шкафа. Общий только письменный стол и коврик посредине.

Кроме Яна в комнате жила Лиза.

Правая сторона была жилая и, первое слово, которое пришло в голову Мезенцева, «живая» — кровать не заправлена и разворошена, одеяло свисает до полу, на спинке и стуле накиданы вещи. В комнате стоял шебутной режущий глаз беспорядок, от которого сразу становилось понятно — тут спит ребенок, непоседливый и неаккуратный мальчик.

Кровать слева сиротливо смотрела на Мезенцева обнаженными ребрами днища, сквозь которые просвечивал линолеум пола. Матрац был скручен в рулон и уложен в углу, сверху прямоугольник одеяла и желтоватая, не заправленная в наволочку подушка. У спинки стоял пустой стул, под ним аккуратно лежал старый, истертый и подсдувшийся мяч — первое, что видел Ян просыпаясь каждое утро.

У Мезенцева по спине пробежали мурашки.

— Давай одевайся, — он непроизвольно кашлянул прочищая горло от внезапной хрипоты, — что брать?

Оказалось, вещей не так уж и много, несмотря на приближающуюся зиму. Ян набил учебниками школьный рюкзак и большую сумку, и еще одну, но куда меньшую заполнил носильными вещами. Больше у него не было ничего личного. Напоследок Ян подхватил свой собственный новый, подаренный Ежом мяч, а потом, посомневавшись и робко глянув на Мезенцева, еще и старый мяч Лизы. Молодой человек не стал возражать.

Ему вдруг захотелось поскорее уйти из этой комнаты. Она угнетала и давила, невозможно было отделаться от ощущения, что сейчас войдет та четырнадцатилетняя Лиза, какой он ее помнил — в грязноватых носках и нелепой школьной юбке. И спросит куда он забирает ее брата.

— Все? — Мезенцев подхватил разом все сумки, вопросительно глянув на мальчика. Тот неуверенно осмотрелся и кивнул.

Выходил Мезенцев с облегчением, ловя себя на мысли, что никогда больше не хочет возвращаться в эту комнату.

Они уже надевали куртки, когда раздалось шарканье старческих ног, покашливание и в двери своей комнаты показался профессор. Несколько секунд он смотрел на стоявших в прихожей, подслеповато щурясь, высокий и импозантный. Потом раскрыл рот, чтобы что-то сказать, Мезенцев невольно напрягся — в конце концов Ян уезжал не на день и не на два.

Старик молча комкал в руках папку с Мезенцевскими документами, листок с номером телефона. Но на Мезенцева так и не посмотрел.

Тому показалось, что и старика мучают те же мысли — тот вдруг замялся, не зная что сказать, беззвучно зашевелил губами. А потом перхающее кашлянул:

— До свидания, — и скрылся в комнате, закрыв за собой дверь.

Больше в квартире никем не было произнесено ни слова.

Всю дорогу от Балашихи до Москвы Ян молчал. Хотя обычно в машине он трещал без умолку, на этот раз растерялся и притих. И даже удивительно было почему он не рассказывает про московские памятники и не перечисляет свойства карбоната кальция.

Даже когда Мезенцев, пытаясь заговорить, спросил:

— Ты будешь скучать без Дениса Матвеевича?

Тот только молча и уклончиво пожал плечами.

Ян еще никогда не уезжал из квартиры профессора. Он не помнил дома, в котором жил после рождения, не помнил интерната. Даже мать свою он не помнил. Из постоянного у Яна была только Лиза. Лиза и квартира Дениса Матвеевича.

А дома у Мезенцева он до сих пор даже ни разу не бывал.

— Приехали, вылезай, — с нарочитой бодростью возвестил молодой человек, глуша мотор в одном из относительно новых высотных и неуютных районов Москвы.